В ящике Бертога оставалось еще достаточно золота, чтобы бежать и зажить сносной жизнью, если вести себя разумно. Она спрятала его в развилке дерева, где от ствола отходили толстые развесистые ветви. Но бежать ей некуда, и уехать она не могла. Даже если удастся пробраться во дворец, им с дочкой далеко не уйти. Ей никуда не деться от своей проклятой кожи. И младенца в лесах не спрятать. Поэтому она бродила по холмам в надежде, что хотя бы раз в жизни боги смилостивятся и вернут то, что ей принадлежит. Или, по крайней мере, позволят убить короля.
Тень видела, что мальчика из храма, который укротил коня, назначили ухаживать за жертвенными овцами. Раньше, когда она пришла сюда, за ними смотрел старый пастух, но от весенних дождей у него начался сухой кашель, и мальчик принял на себя его обязанности. Справлялся он с ними запросто – не давал стаду разбредаться и беззаботно прогуливался вокруг, высматривая волков и прочие опасности. Мальчик почуял ее. Тень видела это по складке, прорезавшей его гладкий лоб. Овцы тоже ее чувствовали. Она могла влиять на животных. Всегда. Иногда это качество оказывалось очень полезным. Порой, как в день шествия, она сводила их с ума. Тень не собиралась пугать коней, по крайней мере, того, что тащил повозку. Но она почувствовала такую злость, такое безысходное отчаяние, что ее смятение перекинулось на них. Король не пострадал, но повозка чуть не перевернулась. Ужаснувшись тому, что подвергла дочь опасности, Тень убежала и пряталась среди деревьев, пока не село солнце и у нее не высохли слезы.
С тех пор она следила за мальчиком, который по-доброму отнесся к ней и теперь пас храмовых овец. Она надеялась, что ей представится возможность проникнуть во дворец и на территорию храма вместе с мальчиком, ведь он имел туда свободный доступ. Совсем ребенок, он вел себя как настоящий мужчина и ухаживал за животными спокойно и уверенно. Он не походил на других мальчишек. Наблюдая за ним, Тень все больше им восхищалась.
Не оставаясь на ночь в поле, он направлял овец к воротам, как только солнце опускалось за шпили дворца. И каждый день выгонял снова, хотя частенько это происходило, когда солнце уже стояло высоко в небе. Однажды он принес книжицу и, пока овцы паслись, читал. Тень подумала, что мальчик, должно быть, учится и задерживается по утрам из-за уроков.
Как это и бывает, шанс выпал ей неожиданно и просто. Беременная овца, упрямая и глупая – в стаде всегда найдется хотя бы одна такая, – забрела в кусты и упала. Несчастная сломала ногу и жалобным блеянием звала юного пастуха. Оно разносилось по лесу и склону холма, и Тень, покинув одно из своих убежищ, испытала соблазн перерезать животному горло и положить конец его страданиям. Не желая быть замеченной, она осталась среди деревьев и наблюдала, как мальчик направляется к овце. Ей стало интересно, хватит ли у него духу и сноровки убить покалеченное животное. Для такого малыша это очень неприятное занятие.
Мальчик на минутку присел, уперев ладони в бедра, задумчиво склонил голову. Потом подхватил овцу на руки и закинул себе на плечи, хотя она весила не меньше, чем большущий мешок зерна.
Овца заблеяла, а Тень разинула рот, изумляясь силе мальчика. Беременная овца была тяжелее пастушка не меньше чем на пять стоунов. Это выглядело почти смешно: ревущее животное, достававшее тонкими ногами чуть ли не до земли, полностью покрывало спину, которая ну никак не должна была выдержать такую ношу. Однако мальчик нес овцу твердой поступью, напевая странную песню. Тень часто слышала, как она эхом доносится из-за стен храма. Овцу можно было положить на землю, но мальчишка явно не желал с ней расставаться.
По всей видимости, он не испытывал желания потерять хотя бы одну из них и принялся сбивать пасущееся стадо, обходя его и сжимая круги. Потом погнал стадо вверх по холму к восточным воротам, покрикивая, подталкивая и подбадривая овец. Тень прокралась к кромке леса, а потом стала медленно подниматься по холму, зачарованно следя за продвижением пастуха с его подопечными.
Чтобы направить овец в нужную сторону, пастушку с ношей на плечах приходилось бегать рысцой туда-сюда, и только через два часа он наконец позвонил в колокольчик у восточных ворот. День угасал; мальчишка промок от пота, но каждая овца была сосчитана. На нестройное звяканье колокольчика с башни выглянул стражник.
– Открывай ворота, – взревел он, увидев мальчишку с непосильной ношей. Никто не ответил, и явно возмущенный стражник взревел еще раз.
– Погоди, парень. Я сам открою.
Тень даже не стала раздумывать. Она просто пробежала, прямо-таки пролетела сто ярдов, отделявших крохотную рощицу от восточных ворот. Никто со стены не закричал, ни один горн не протрубил тревогу. Мальчик из храма не мог ее видеть из-за овцы, лежавшей на спине, а поворачиваться не стал. Она рассчитывала просто пройти в ворота вместе со стадом. Если кто-то увидит, она притворится, что помогает мальчику.
Но ее никто не увидел.
Тень замыкала шествие, опустив глаза и стараясь не пыхтеть, чтобы не встревожить пастушка. Она ухватилась за шерстистый хвост, чтобы животное слушалось и оставалось рядом, прикрывая ее, и прошла в восточные ворота так, словно имела на это право. Никто ее не остановил; во дворе не было ни души, и, когда мимо пробежала последняя блеющая овца, женщина просто свернула в темный уголок, чтобы дождаться темноты.
8
У КОРОЛЕВЫ БЫЛ КРАСИВЫЙ голос. Как на волшебных крыльях, он летел над холмом, легкий и певучий, и Байр сидел на стене сада, слушал и смотрел на звезды. Малютка Альба капризничала. Иногда она плакала по ночам. Дагмар говорил, что, когда он был маленький, вел себя так же, плакал без видимой причины – требовал ласки, тепла, нежного прикосновения. Королева прогуливалась с девочкой, поглаживая ее по спинке и напевая песенки, от которых засыпал весь замок. Но кое-кого тянуло послушать.
Ночь выдалась теплая, и сад благоухал ароматами. Королева то и дело сворачивала к розовым кустам и срывала лепестки, нежные, как щечки ее дочери. Байр жадно смотрел, испытывая то желание подержать ребенка, то самому стать младенцем, чтобы его баюкали на руках.
Дагмар заставил его вымыться в холодном железном корыте. После длительного путешествия с покалеченной овцой на плече от грязной шерсти и внушительного веса на шее у мальчика появилось раздражение, а грубая рубаха натерла спину до крови. Прохладная вода приглушила боль, но на сердце было тяжело. Тянуло в какое-нибудь укромное место, и он вылез из постели и направился к стене. Теперь Байр сидел и наблюдал за королевой и ее дочуркой.
Она была добра, эта королева. Заметить это не составляло труда. Там, где король проявлял суровость, она вела себя снисходительно, противопоставляя свет тьме, и просто очаровала мальчика.
– Я тебя вижу, мальчик из храма, – певучим голосом окликнула его королева. – Если ты сумел забраться на стену сада, то наверняка сможешь спуститься и присоединиться к нам. Я как раз хотела тебя поблагодарить.
У Байра учащенно забилось сердце, и он уже собрался ускользнуть в свою каморку под свесом крыши. Но вместо этого спрыгнул со стены в сад и бочком подошел к королеве, посматривая то себе под ноги, то на ребенка.
