Тоби, по-прежнему сжимавший в руках стереоскоп, прямо-таки разрывался между двумя столь разными и увлекательными зрелищами.
– Что случилось, мама?
– Ничего, просто немного споткнулся, – сказал ему Харлан.
– А где Джози?
– Поехала за доктором, – ловко сориентировалась Нора, что было, между прочим, не так-то легко. И платить по этому счету придется довольно скоро – но она, мгновенно все взвесив, решила, что пока это вранье имеет смысл.
Крейс между тем уже совал ей какую-то тряпицу, смоченную виски. Она пыталась улучить момент и спросить, что он делает у нее в доме, но никак не могла остановить ни его суетливые попытки помочь, ни непрерывный поток вопросов: похоже, в этой ране что-то застряло, где у нее кровеостанавливающие средства, где можно взять иглу, нитки и пинцет? Поскольку Нора не отвечала, он принес чашку муки и остановился рядом, внимательно наблюдая за тем, как она вытирает кровь с колена Харлана.
– Вот теперь видно, что это очень плохо, но бывает и хуже, – заметил он.
– Там внутри явно что-то есть, я чувствую, – сказал Харлан.
– Наверное, камешек попал. Кто это вас так толкнул?
– Я, – сказала Нора.
Крейс усмехнулся и подтолкнул Харлана локтем:
– Что ж, шериф, это научит вас не забываться.
И все время, пока Нора поднималась по лестнице, она слышала противный, скрипучий голос Крейса. Даже закрыв за собой дверь, она продолжала его слышать. Он неумолчно разглагольствовал о погоде, об урожае, о том, чем закончилась утренняя перебранка «в верхах». Всегда сразу становилось известно, принимает ли Меррион Крейс участие в том или ином собрании, поскольку в любом помещении его раскатистые согласные звучали излишне громко. Нора снова подумала о том, что за целый день не выпила ни капли воды, а теперь остатки драгоценной влаги придется потратить на то, чтобы хорошенько промыть Харлану рану. Да она и не ела ничего со вчерашнего дня, и теперь от запаха жареного мяса у нее даже голова закружилась. Вряд ли ей удастся унять дрожь в руках. Когда она вновь спустилась вниз, Харлан и Крейс уже успели как следует угоститься виски. Нора поставила на огонь маленькую кастрюльку с водой, чтоб закипела, а затем с помощью щипцов несколько раз продезинфицировала над огнем пинцет и нож. Бабушка внимательно за ней наблюдала, сидя в своем кресле и от волнения прикусив высунутый кончик языка.
Когда все было готово, Нора принялась чистить рану, и, слава богу, Крейс наконец отошел и перестал закрывать ей свет. Было слышно, как он у нее за спиной гремит тарелками.
– Иди-ка сюда, парень, – окликнул он Тоби. – А ты знаешь, почему у нас англичан «лайми» называют? – Тоби не знал. – С давних времен английских моряков чуть ли не силой заставляли есть лаймы, чтобы избежать цинги.
– Что такое «цинга»?
– Это такая дрянь, от которой кровь по всему телу выступает. Она уж если привяжется, так долго не отлипнет.
– Она и убить может?
– Запросто. А теперь, молодой человек, садись здесь и продолжай смотреть.
Теперь Нора сумела разглядеть этот камешек; черный, как пиявка, он застрял в мощной мышце чуть ниже колена. Ухватив камешек пинцетом, она попыталась его извлечь, и нога Харлана непроизвольно дернулась. Он охнул, затаил дыхание, а потом засопел, точно поднимающийся в гору паровоз. Нора слышала, как у нее за спиной Крейс гремел сковородками, бросая на их раскаленное дно все новые и новые куски мяса.
А Тоби все никак не мог выбросить из головы мысли о цинге.
– Почему же матросы этой цингой заболевают?
– Потому что живут в тесных кубриках и порой месяцами питаются только сухарями да вяленым мясом.
– А вы что, моряк?
Нет, честно признался Крейс, он моряком никогда не был.
– А все-таки в вас что-то такое есть, – решил Тоби. – И потом, вы так смешно говорите.
– У всех людей сохраняются следы полученного в детстве воспитания. У тебя, например, навсегда останется в душе след той травмы, которую ты получил, поранив глаз. Этой, можно сказать, неизбежной, как на войне, травмы, которую получает почти любой мальчик, с детства объезжающий строптивых лошадей. А у меня в душе навсегда осталось отвращение к мрачной сырой погоде и к очаровательно закругленному, словно исчезающему в горле звуку «эр».
– Как у Койла Уильямса! – сказал Тоби.
– Еще один англичанин.
– Или у Джона Джонсона, – вставила Нора. – Он тоже англичанин.
– Причем англичанин, деяния которого осуждены общественностью.
Камешек ей удалось извлечь целиком. Правда, потом он выскользнул из пинцета и со стуком укатился куда-то под стол. Харлан вытащил изо рта ремень – оказывается, во время этой болезненной операции он стиснул его зубами, – и начал потихоньку вправлять кость и выпрямлять ногу, приложив ее к черенку большой поварешки, предложенной Норой в качестве шины. Выглядел он уже значительно лучше. Нора налила ему еще немного виски, затем плеснула виски на рану и сверху присыпала ее мукой. Под белой мучной корочкой кровь тут же свернулась. Отряхивая руки, Нора заметила, что Крейс пристально на нее смотрит, вращая ножом на сковородке непристойно большой кусок масла.
– Ей-богу, миссис Ларк! Что это вы меня вместе с Джоном Джонсоном в одном предложении упоминаете?
– Мне казалось, мы просто известных нам англичан перечисляем. Я вряд ли способна говорить о том, заканчивается ли сходство между вами и Джоном «округлым звуком «эр».
– Безусловно, заканчивается.
– Насколько я знаю, Джонсону свойственна и такая чисто английская забава, как стрелять из гаубиц по женщинам и детям.
– Но это, разумеется, связано скорее с его страстной любвью к коллекционированию скальпов, чем с тем, что он англичанин.
Нора, наклонив бутыль с виски, налила немного себе на ладонь, растерла жидкость второй ладонью и старательно поскребла ладони ногтями, а затем еще и под ногтями протерла кухонным полотенцем. Но это помогло мало: ладони так и остались цвета некрепкого чая.
– Не рискну предполагать, – сказала она.
– Вот как? – У Крейса были большие, окаймленные длинными ресницами, черные глаза волкодава; он стоял перед Норой и скорбно на нее смотрел, а голос его звучал так мягко и тихо, что она его едва расслышала. Он никогда прежде не находился так близко к ней, и сейчас она как-то особенно остро чувствовала и его крупное, «бычье», тело, и его сосредоточенный взгляд, и то, как далеко от нее сейчас Харлан – и не потому, что от плиты до стола и от стола до самого Харлана было больше двух метров, а из-за его ранения и четырех щедрых порций виски, почти лишивших его дара речи.
– Если вам так уж хочется опровергнуть мое мнение о вас, – сказала она, – то самое лучшее, что вы сейчас могли бы сделать, это поехать за доктором.
Крейс озадаченно на нее посмотрел.
