Заключили перемирие, и это предложение гонцы доставили в ахейский лагерь – и оно оказалось отвергнуто.
Назавтра продолжилась на равнине война. В ответ на повторные просьбы Фетиды сдержать обещание и покарать Агамемнона Зевс пролил на греков дождь молний.
Ряды ахейцев смешались, устоял один лишь Нестор – он в своей колеснице бросался на троянцев вновь и вновь. Пример этого человека, вдвое старше любого старейшего военачальника, наполнил греков новой отчаянной отвагой, но и Нестора наконец вывели из строя: стрела Париса пронзила мозги его лошади. Диомед спас Нестора, пересадив к себе в колесницу. Великий стон разочарования и страха пронесся над ахейской ратью.
Войска ахейцев бросились бежать по равнине к своим кораблям. Агамемнону развернуть их было не по силам. Обливаясь слезами, он вскинул голову к небесам.
– Ты бросаешь нас, великий Зевс? Все эти знаки и предвестья, что заставили нас поверить в нашу победу, – и теперь вот так? По крайней мере дай моим бравым воинам избежать гибели. Если суждено нам проиграть в войне, пусть так, но резня – это несправедливо. Несправедливо. Несправедливо.
Увидев, как Агамемнон, Царь людей, рыдает, словно малое дитя, Зевс, которого, как обычно, терзали противоречия – потрафить и Гере с Афиной, и Фетиде, и своему инстинктивному обожанию героев с обеих сторон, – расстроился. Послал орла, воспарившего над полем брани с олененком в когтях. Греческая армия сочла это благим знаком и сплотилась.
За дело теперь взялся Тевкр Саламинский, величайший лучник обеих армий, – под прикрытием щита своего единокровного брата Аякса он принялся одного за другим подстреливать вражеских воинов. Восемь царственных и благородных троянцев пало от его стрел, но не главная цель этой снайперской охоты – Гектор. Впрочем, ему устранить удалось Гекторова возничего Архептолема – но это лишь разъярило Гектора: он спрыгнул с колесницы, напал на Тевкра с камнем наперевес и двинул им в грудь лучнику, не успел тот выпустить очередную стрелу. Аякс бросился на выручку. Он оттеснил Гектора, сгреб Тевкра в охапку и побежал, забросив лучника себе на плечо, за ахейскую линию обороны – а за ним с ревом неслись Гектор и, похоже, чуть ли не вся троянская армия.
Все греческие экспедиционные войска спрятались в своем лагере за частоколом, а заточенные колья его стали последним отчаянным рубежом обороны от троянских орд.
Агамемнон, все еще в слезах, продолжал корить Зевса за то, что оставил тот греков.
– Отпусти нас домой, – выл Агамемнон. – Нас побили. Не взять нам Трою. Они прижали нас к морю. Того и гляди начнут метать огонь. Нам лучше сесть на корабли и уйти.
Но тут встал Диомед.
– Уму непостижимо, что наш военачальник так слабо верит в себя и в нас. Боги дали Царю людей всё. Богатство, какого даже Мидас Фригийский не видывал. Достославное имя. Лучшие земли, лучшую семью… все дано ему в жизни – и вот он в этой единственной неудаче хнычет, как дитя, и молит, чтобы забрали его домой. Что ж, отправляйся домой, Агамемнон. А я остаюсь. Сфенел, надо думать, со мной?
– С тобой! – рявкнул Сфенел, хватив копьем оземь
[145].
– Кто еще? – спросил Диомед.
Поднялся Нестор.
– Я остаюсь, – сказал он. – Царь людей, осуши слезы и слушай! Троя сплотилась, потому что Гектор, их величайший воин, их благороднейший царевич, их лучший боец бодрит их своим примером и своим боевым мастерством. У нас есть один воитель, более чем равный Гектору, – он быстрее, ловчее, сильнее, способней во всем, но он сердится в своем шатре, отказываясь надевать доспехи и воевать за нас. Почему? Потому что ты забрал Брисеиду и оскорбил его. Неужто не видишь ты, что исправлять это сам же и должен?
Повесив голову, Агамемнон бил себя в грудь кулаками.
– Я был глупцом! – вскричал он. – Сын Фетиды и Пелея в одиночку стоит целого воинства. Гордыня моя и норов обуяли меня. Но я все исправлю. Дюжиной олимпийцев клянусь, я все исправлю!
Внезапно почудилось, будто переполняет его опьяняющая смесь раскаяния, смирения и решимости, – столь же страстен он был в своем теперешнем желании явить Ахиллу щедрость, сколь прежде стремился унизить его.
– Пошлю золото, десятки лучших коней, семь наложниц и, разумеется, эту его Брисеиду, коей он так дорожит. Скажите ему по всей правде, что с нею я не возлегал. И кроме того, – голос Агамемнона звенел теперь силой и уверенностью, – кроме того, когда мы возьмем Трою, пусть Ахилл сам выбирает себе сокровища. А когда вернемся домой, я дам ему семь городов моей империи, и пусть возьмет одну из моих дочерей себе в жены.
Ахейское воинство возликовало. Вот это щедрая уступка! От такого предложения никто был бы не в силах отказаться. По всем священным эллинским законам чести Ахилл обязан согласиться.
Посольство к Ахиллу
Ходатайствовать от имени Агамемнона выдвинули Одиссея и Аякса, а также старика Феникса. Хитроумный замысел включить его в переговорщики принадлежал Одиссею. После того как Ахилл покинул пещеру Хирона, именно Феникса Пелей избрал юноше в воспитатели. Было известно, что Ахилл любит старика почти столь же истово, что и Патрокла. Три делегата добрались до главного шатра в лагере мирмидонян, где и нашли Ахилла – тот играл на серебряной лире и распевал песню о подвигах великих воинов далекого былого. Слушавший его Патрокл встал поприветствовать посольство. Ахилл предложил им поесть, выпить и изложить дело, с каким явились они.
Приняв вести о раскаянии, извинениях, хвалах и роскошных дарах, Ахилл скроил осуждающую гримасу.
– Немудрено, – поспешил добавить Одиссей, – что от эдакой щедрости Агамемнона ты его презираешь пуще прежнего. Очень понятно. Но пусть его, Агамемнона, – согласимся, что царь он скверный и глупый. Подумай лучше вот о чем: поборешь ты Гектора, ляжет Троя к ногам твоим – и достанутся тебе тогда слава и почет, каких ни одному человеку, включая Геракла, не перепадало.
Ахилл улыбнулся.
– Не первый день знаю я, Одиссей, – проговорил он, – что, выступи я против Трои, мое имя останется жить в веках – как незабвенного и несравненного героя. Так говорила моя мать. Сказала она и другое: если пожелаю, смогу выйти я из этой войны, и судьба мне будет прожить долгую, благополучную и счастливую жизнь.
– Но безвестным, – сказал Одиссей. – Безвестным и невоспетым.
– Безвестным и невоспетым, – согласился Ахилл. – И из этих двух дорог в грядущем я выбрал вот такую. А потому возвращайтесь к Агамемнону и скажите ему, что более не сержусь я на него, принимаю его извинения, но выбираю за него не воевать. Если Гектор приблизится к кораблям моих мирмидонян, тогда и только тогда возьмусь я за оружие ради защиты их. Это все, что могу обещать.
Послы ушли, понимая, что предложение Ахилла грекам почти без толку. Корабли мирмидонян стояли от центра берегового плацдарма дальше некуда.
