И поскакал с горы вприпрыжку Парис вслед за воинами и быком. Углядел за деревьями проблески сверкавшей бронзы и отсветы каменной кладки, и вот наконец явили себя его взору все турели, башни, стяги, зубцы, валы и стены – и великие врата Трои. Сразу следом за воинами и быком Парис перешел Скамандр по деревянному мосту и обозрел величественный вид, открывшийся ему.
Троя достигла зенита славы. Богатства, накопленные благодаря торговле с Востоком, являли себя не только в мощи, крепости и качестве каменных стен, но и в сверкавших доспехах войск, богато крашенных одеждах горожан и в здоровых сытых лицах детворы. Даже собаки выглядели процветающими и довольными.
Кругом шла подготовка к играм. Возле беговой дорожки длиной в целый стадий
[75] уже разметили площадки для метания диска и копья, а также для рукопашных боев. Из боковых ворот города всё валили и валили толпы людей. Их ждали торговцы и потешники. Играли музыканты. Отплясывали танцоры, позвякивая сагатами и рисуя в воздухе разноцветные узоры пестрыми ленточками. Продавцы снеди расположились со своими лотками и выкликали названия и цены лакомств. Собаки носились и задорно лаяли, откликаясь на счастливую суматоху цвета, благоухания, шума и зрелища.
Парис приблизился к важного вида субъекту, стоявшему у входа на беговую дорожку, и спросил, где тут можно вызваться участвовать в играх. Смотритель показал ему на очередь молодых людей, выстроившуюся к низенькому деревянному столу. Парис пристроился к этой веренице, вскоре получил жетон, и его направили к выгородке, где атлеты снимали с себя лишнюю одежду и принимались разминаться
[76].
Щелчок кнута, окрик. Толпа, напиравшая на выгородку, расступилась, и выкатилась пара колесниц, управляемых гладкими, ухоженными молодыми людьми спортивного вида.
– Царевич Гектор и его брат Деифоб, – прошептал кто-то из соперников Париса. – Блистательнейшие атлеты на всю Троаду.
Парис оглядел царевичей с головы до пят. Гектор, наследник престола, был высок, неоспоримо привлекателен и ладно сложен. Он кивал и улыбался, сходя с колесницы и вручая поводья рабу, – положил ему руку на плечо и, кажется, благодарил. Едва ли не с застенчивым взмахом руки почтительно принял ликование толпы и присоединился к Парису и другим атлетам. Его брат Деифоб спрыгнул с колесницы, но поводья бросил на землю и протиснулся сквозь толпу, ни с кем не встречаясь взглядом и не общаясь. Смотрелся он поджарым и мускулистым, но было в его повадках нечто высокомерное и презрительное, что сразу Парису не понравилось.
Толпа повернулась на рев фанфар. На самом верху городской стены Парис увидел глашатаев. Под ними распахнулись громадные ворота.
– Скейские ворота! – зашептал кто-то из участников рядом с Парисом. – Это могут быть только царь с царицей.
Парис ожидал, что выкатится грандиозная колесница или повозка в сопровождении глашатаев и всадников. Уж во всяком случае должна быть процессия, несущая царскую чету в паланкине или на передвижном ложе, как принято у правителей на Востоке. А вот пару средних лет, выступившую пешком рука об руку, Парис не ожидал увидеть совсем. Больше похоже на обычных супругов, вышедших на утреннюю прогулку, подумал Парис, чем на великого владыку и его жену. Послышалось громогласное ликование, пара отозвалась кивками и радушными улыбками.
– Это правда царь Приам? – спросил Парис соседа-атлета.
В ответ атлет пал на колени – вместе со всеми остальными участниками соревнований, включая царевичей Гектора и Деифоба. Парис тоже преклонил колени и наблюдал, как Приам и Гекуба добрались к приготовленному для них помосту, с которого открывался вид на все поле.
Царь Приам вскинул руки, подавая всем знак встать.
– Восемнадцать лет назад, – провозгласил он, – родился у нас царевич. – Голос у царя был громкий и ясный. – Чаду не довелось вдохнуть и единожды, но ребенок этот не забыт. Мы с царицей Гекубой думаем о нем ежедневно. Сегодня вся Троя думает о нем. Сегодня память его почитается пред богами. – Он обратился к атлетам: – Будьте сильны, будьте честны, будьте горды, будьте троянцами.
Атлеты вокруг Париса принялись колотить себя кулаками в грудь и пятикратно выкликнули: «Сильные! Честные! Гордые! Троянцы!» – с каждым разом последнее слово кричали они все громче. Парис смекнул, что таков здесь обычай, и влился в общий хор, бия себя по грудной клетке и выкрикивая слова, ощущая дрожь воодушевления и восторг принадлежности.
Троянец! Что может быть благороднее?
Принесли в жертву барана и ярку. Жрец выпустил в небо восемнадцать голубиц – по одной на каждый прошедший год, как пояснили Парису, со дня смерти малыша-царевича.
С безграничным задором и энергией ринулся Парис состязаться. Был он в полном расцвете юности, тело закалено многими годами беготни за телятами, поросятами, козлятами и ягнятами и их усмирения, оно заматерело на горном воздухе и напиталось лучшей тушеной бараниной, козьим молоком и диким тимьяновым медом. Парис побеждал в каждом состязании – к немалому веселью толпы, которую мгновенно обаял этот неведомый, но неимоверно пригожий и по-мальчишески рьяный участник. Всерьез угрожали Парису соперничеством лишь двое – царские сыновья. В одном соревновании Парису поведали, что последние семь лет победителем игр неизменно оказывался кто-то из царевичей.
Гектора, судя по всему, никак не задевало, что в состязаниях его превосходит какой-то юный незнакомец, а вот брат его Деифоб, пока день клонился к закату, супился и досадовал все сильнее. Восхищенные крики, гремевшие над толпой зрителей всякий раз, когда Парис одолевал Деифоба, уязвляли царевича сильнее всего. Тем более некстати оказалось, когда бросили жребий, кому с кем соревноваться в рукопашном поединке, последнем событии дня: Деифобу выпал в пару этот самонадеянный выскочка.
– Я этому клятому крестьянину покажу, чтоб не резвился мне тут, как у себя дома, – прорычал он Гектору. – Этот спесивый заморыш оглянуться не успеет, как от него мокрое место останется.
– Давай-ка с ним полегче, – предупредил Гектор. – Выкажи снисхождение, а? Народ на его стороне, и каков бы ни был исход, победителем окажется этот парень.
Стиль борьбы в тех играх назывался панкратион, или «все силы», похож он был на смесь бокса и рукопашного боя, без всяких запретов на какие бы то ни было захваты, а изобрел его Тесей, когда боролся с Царем борцов – Керкионом Элевсинским
[77]. Деифоб был уверен, что его невинный оппонент к суровым пинкам, укусам за нос и за уши, выдавливаниям глаз и крученью мошонки окажется не готов, а все это правилами допускалось
[78]. Однако и Деифоб оказался не готов к тому, как скакал вокруг него Парис: поди достань его. Еще и смеет улыбаться… Чем больше Деифоб ревел и кидался, тем шустрее, казалось, отскакивал от него Парис. Зрители выли от хохота.
