По всему выходило, что да, виноват. Ответ здесь не особо нужен, как и невероятный интеллект. Билли боится. Глупо и, мать его так, понятно боится, что Макс её отвергнет. Сей факт молотом ударил по голове; всё спокойствие, без того хлипкое, смёл в доли секунды. Хотелось убивать, орать, а прежде всего — бросаться убеждать Билли, что ничего такого не случится, Макс же так привязался к ней…
Ещё бы убедить в этом самого себя.
— В том, что не помер вовремя, сраный ты расист, — пробормотал Торн, подтверждая чудовищную догадку.
Его брат, укачивая Билли как ребёнка, ласково забормотал:
— Билли, детка, брось мне эту херню, а? Давай, выпусти зверя, выпусти, выпусти живо, кому сказал! Хер с ним, с этим некросом, на нём свет клином не сошёлся, мы тебе нового парня найдём!..
— Ты не помогаешь, брат.
— Заткнись! Ну же, Билли… давай, давай, мать твою, отпускай зверя. Это не болезнь, не уродство, незачем душить зверя. Он твой друг, он хороший, он… — отвлекшись от натужно-истеричного воркования, Фэрн дико вытаращился на своего немногословного близнеца. — Торн, чуешь кого? Пахнет не как еда, хищный вроде…
— Не волк.
— Да понятно! Кот же, да? — с надеждой предположил он. — Она всяко кошка, ну кошка же, ну… правда?.. Горный лев, ягуар, да хотя бы долбаный ирбис, только бы покрупнее…
— Не кошка, — мотнул головой Торн, отбрасывая с глаз длинные чёрные волосы. Опустил голову, прижался ухом к часто вздымающейся груди Билли, по-звериному провёл носом вверх, к исцарапанной шее. Выпачкал длинные белые пальцы в её крови, медленно облизал. — Похоже, но она скорее… Ох, Бездна, ну почему лиса?!
— Лиса? — переспросил Фэрн чуть не фальцетом. И тут же судорожно закусил задрожавшую губу. — Блин, да за что ей такое?! Да там же три стоуна веса, ну четыре максимум! А девчонка втрое тяжелее! Грёбаная ты ж!..
— Фэрн.
Тот замолк, прикрыл горящие зверским огнём глаза, глубоко вдохнул пару раз. А затем поднялся, всё так же держа Билли крепко прижатой к груди, и окинул Макса холодным взглядом.
— По-хорошему не выйдет, так что оттащу её в подвал и буду по-плохому. Ты, труполюб, в ту сторону даже не дышишь. Торн, проследи.
И, не дожидаясь ответа, зверско-фейский гадёныш поволок его Билли вниз по лестнице. Гадёныш номер два же преградил Максу путь, не давая кинуться следом.
— Пусти, сучёныш, — угрожающе зашипел он.
— Не пущу. Нахер ты там не сдался, некрос, — возразили ему, упершись обманчиво хрупкой ладонью в грудь.
— Это мой дом и моя Билли. Пусти по-хорошему, волчонок.
Торн смерил его испытующим взглядом, прежде чем наконец заговорить:
— Билли будет захлебываться собственной кровью и орать как резаная. То есть почему «как»? С ней потому и пошёл Фэрн — я её рвать когтями и зубами не смогу. А ты не сможешь на это смотреть. Не сможешь, кем бы ты там ни был, — он скривил тонкий рот, затем продолжил, явно перевыполняя свою привычную норму общения: — Увы, вытащить этого зверя наружу можно только так. Лисицу видел когда-нибудь? Мелкий зверёк — верная смерть для перестарков, а уж если зашугать, придушить, не пускать наружу… — он покачал головой и ухмыльнулся — но горечи в этой ухмылке было больше, чем в иных слезах. — Пятьдесят процентов за то, что она не переживёт эту ночь. И часть вины будет лежать на тебе. Редкостные суки эти боги и богини, да, Эгертон?
Макс закрыл глаза. С трудом удержал рвущуюся на волю силу, хотя видят те самые боги — далось ему это ценой невероятных усилий. Часть его рвалась к Билли, к его девочке, которую так хотелось защитить, помочь, просто быть рядом, несмотря ни на что. Другая же, то ли более умная, то ли изрядно циничная, уверенно напоминала, как сильно он ненавидит оборотней. Больше тридцати лет ненавидит — и теперь вынужден впускать в свой дом двоих представителей мохнатой братии, чтобы они сделали оборотнем его Билли.
Оборотнем, на которого будет охотиться Зверобой, если узнает. И если Билли переживёт эту ночь.
Жуткая мысль, несвоевременная, ужасная, прошила до самых костей, заставила дернуться быстрее, чем он сам понял, и вцепиться в воротник чужой куртки.
— Если Билли… — «Умрет», — мрачно подсказало подсознание. — Если с Билли случится что-то, вы тоже не жильцы.
— Угрожаешь?
— Обещаю, — ответил Макс, всё же опуская руку и обходя Торна. — Водки?
— А давай.
Паскудного волчонка впору было поблагодарить — хватило и слабых отголосков того, что творилось в подвале, чтобы внутри всё сжималось, а руки немилосердно тряслись. Под дверью подвала, выматывая остатки нервов, истошно орали оба кота. Едва затихал трубный и злобный вой Бэзила, как тут же принимался верещать Персик — да так жалобно, что едва на слёзы не пробивало. Успокоить их Макс не пытался — понимал, что не выйдет, да и Торн не советовал. «У них там мамуленька помирает, тронешь их — с говном сожрут», — молвил тот со знанием дела. И без малейшей, чтоб его, жалости.
Не так чтобы Макс её заслужил, конечно.
Часть вины будет лежать на нём.
К половине четвёртого дом погрузился в зловещую тишину. В четыре пополуночи Макс уже был готов сорваться с места и вломиться в подвал, что бы его там ни поджидало. Однако тут послышался скрип двери. И тоненькое верещание, нечто среднее между скулежом и кошачьим мявом. А затем и вопль Фэрна:
— Мать твою, да куда ты!.. Держите её, щас на улицу выскочит!
А Макс… Сам себя не контролируя, он подскочил с дивана, дёрнулся к двери, желая преградить путь неведомому зверю, в которого превратилась его Билли. Чудом успел — в проходе мелькнула острая морда с янтарными глазищами, черным носом и белой шерстью под ним. Лиса. Рыжая, длинноногая и худая, под стать человеческой форме.
И видят боги и богини, едва завидев зверёныша, напуганного, едва стоящего на дрожащих лапах, Макс и думать забыл о своей ненависти к оборотням. Это Билли, всё ещё его Билли, пусть и такая, какой он её видеть не хотел.
— Эй, ну ты чего? — медленно опустившись на колени, Макс протянул руку. — Билли…
Куда там — зверёк только отшатнулся и принюхался издалека, прежде чем метнуться в ближайший угол. Забился там, принявшись жалобно поскуливать и тявкать на тут же побежавших к нему котов.
— Билли… — позвал Макс снова. — Не трону я тебя. Обещаю.
— Конечно, не тронешь, мы тебя сами на стейк пустим, — злобно проворчал Фэрн.
— А на коврик у камина пойти не хочешь? — огрызнулся Макс, поднимаясь.
Глупое желание, дурное и даже жалкое — взять трясущегося лисёнка на руки, погладить, почувствовать под пальцами шерсть. Он не ненавидит её, совершенно точно. Не понимает, это да, не может никак успокоить рой мыслей в своей некромантской башке. Но не ненавидит.
— Не дастся, — меланхолично покачал головой Торн, тоже вставая и поглядывая в угол, куда забилась Билли.
