Голоса, музыка, болтовня, шум. И все это на фоне шпилей и башен колледжей, неподвластных времени. Элис улыбнулась, зажала сумку под мышкой и направилась к ларьку с глазированными яблоками. Она купила самое большое и двинулась дальше, умиротворенная среди суеты. Она бродила по полю без цели, иногда останавливалась, чтобы посмотреть на карусель с несущимися по кругу тонконогими лошадками, на людей у павильонов: отец с тремя детьми пытается выиграть мишку в тире (дети кричат: «Давай, папа!»), школьник восторженно глядит на этот веселый бедлам, двадцатифунтовые билеты завлекательно приклеены к деревянным блокам рядом с надписью «Выигрыш в кольце», а возле стенда с дротиками высокий худой мальчик лет шестнадцати вручает смеющейся девочке огромного розового кролика…
Следом за Элис через толпу пробирался какой-то мужчина. Одну руку он держал в кармане плаща, в другой сжимал банку пива. Он подошел так близко, что прядь его крашеных черных волос задела лицо Элис. Мужчина показался смутно знакомым, но скрылся в галерее игровых автоматов прежде, чем она сумела его рассмотреть. Элис снова занялась яблоком — оно было вкусное, кисловатое и розовое внутри, в теплой темно-красной глазури, еще не успевшей отвердеть. Удивительно, почему яблоко в глазури так неудобно есть? Слишком большое и липкое, его трудно держать в руках и приходится откусывать маленькие кусочки, мягко отводя корочку языком… Мужчина с татуировкой на щеке продавал билетики на карусель. Элис одолела искушение. Это забавно, только если кататься в компании, подумала она и пошла дальше, упрямо отталкивая воспоминания о прошлом: как они бродили под руку с Джо, как скакали по кругу на деревянных лошадках, серой в яблоках и розовой, под веселую песню, и мир вращался в другом ритме.
Он стоял у главного входа — на этот раз точно он — и при солнечном свете выглядел еще более странно, чем ночью. Даже студенты обходили его, так что вокруг образовалось небольшое свободное пространство. Несмотря на теплую погоду, его плащ был застегнут на все пуговицы, воротник поднят. Под длинными полами Элис заметила отблеск металла — цепи на его мотоциклетных ботинках. Видел ли он ее, трудно сказать, кругом толпился народ. Для паники не было оснований, и все же она испугалась.
Похоже, Джава чего-то ждал.
Элис развернулась и нырнула в самую гущу народа. Она внимательно рассматривала людей. Если здесь Джава, то и Рэйф должен появиться. А если здесь Рэйф… придут и остальные — Элейн, Зак, Антон. А ведь могут быть и другие, про которых она еще не знает. Вдруг они таятся в толпе? Ждут ее?
Она ускорила шаг. Ярмарочные запахи усиливались, едва не доводя до обморока, люди расступались, и Элис казалось, что она слишком выделяется, слишком на виду. Она двинулась к дальнему концу площади, к фургонам с животными, чтобы найти выход и тихо улизнуть. Прямо перед ней из толпы вынырнул человек, заглянул в лицо. Это был рыжий мужчина с зачесанными назад волосами, с черными крестиками в ушах. Элис на мгновение встретилась с ним взглядом — и обнаружила татуировку в виде птицы на щеке. Он дерзко, вызывающе ухмыльнулся и опять пропал. Потом ее задела какая-то женщина — Элис оглянулась, но никого не увидела. Краем глаза она заметила у прилавка с хот-догами стройный силуэт, блистающие на солнце льняные волосы… Развернулась — и взглянула на девушку с высветленными волосами и густо накрашенными черными веками. Как в замедленной съемке, Элис побежала к дальнему краю поля, проскользнула между фургонами и перелезла под растяжкой, ища выход. Коза, привязанная к ограде, перестала щипать траву и проводила ее долгим бессмысленным взглядом. Элис обогнула спящую собаку и обошла фургон.
— Привет, Элис.
Это была та самая девушка, которая стояла у прилавка с хот-догами. В первую минуту Элис не испугалась, а потом всмотрелась в загримированное до неузнаваемости лицо, различила рыжие корни волос и застыла от изумления.
Джинни шагнула вперед.
Элис нырнула в щель между фургонами, потревожив собаку — она проснулась и загавкала. Веселящаяся публика осталась далеко позади, Элис была одна на краю огороженного поля. Ноги отяжелели, земля задрожала, мир зашатался. К ней приближался человек — рыжие волосы, серьги, татуированная птица на скуле.
Он улыбнулся, блеснув золотым зубом. Что-то достал из кармана, и в глаза ударил свет, отраженный длинной полосой сверкающей стали. Судорожно вздохнув, Элис резко развернулась и метнулась через поле к людям.
За ее спиной Джинни сделала знак Заку и Рэйфу, и все втроем они зашагали к дальнему краю поля. Джинни улыбалась под гримом, а в руке держала толстый почтовый конверт.
Два
Джо прибавил шагу, поглядывая по сторонам. Его походка была упругой и ровной, он почти перешел на бег, держа руки в карманах и слегка сутулясь. Так эксцентричный поэт торопится на таинственное свидание или безумный изобретатель-очкарик спешит навстречу новому открытию.
Ему показалось, что он увидел Джинни. Джо резко остановился, потом двинулся дальше. Это повторялось много раз — как только он оборачивался, она исчезала. Уже два часа, она должна быть дома. Могла бы хоть записку оставить. Джо замедлил шаг, пытаясь проанализировать свои ощущения — что побудило его отправиться на поиски? Элис говорила, что Джинни уходила из дому ночью, что ее ждали друзья, двое мужчин. Он представил себе Джинни в каком-нибудь клубе или общественном туалете, на автобусной остановке или на скамейке в парке. Она смеется… кивает… втыкает длинную иглу в предплечье, а ее друзья смотрят и улыбаются.
Джо перешел на бег, он заглядывал в каждый переулок и подворотню, в каждый магазин, за каждую ограду и калитку. Она не могла уйти, ничего не сообщив, думал он. На свете полно кровососов и торгашей, готовых использовать такую наивную девушку. Непонятно, как она вообще сумела выжить. Особенно если вспомнить, о чем она рассказала в ту ночь, по-детски простодушно, усевшись в кресло и обняв колени. Она рассказала обо всем — наркотики, грязь, мужчины, — слабо улыбаясь, с тоской в глазах. Кровососы достаточно над ней поизмывались.
Странная девочка… Но ей хватило мужества, чтобы не дать сволочам себя растоптать. Она дошла до предела и сумела вернуться назад. Значит, она сильнее его. Сильнее и храбрее.
Джо прочесывал улицы Кембриджа, и его тревога нарастала. Вокруг мельтешили люди. От шума толпы раскалывалась голова, отдаленная ярмарочная музыка ввинчивалась в мозг.
Он не любил ярмарки. В них есть что-то зловещее, думал Джо: люди бродят под выцветшими тентами и пытаются ускакать обратно в детство на карусельных лошадках. Как-то раз отец взял его, мальчика, на ярмарку. Джо там понравилось: он ел сахарную вату и печеную картошку, катался на карусели, купил шарик у старушки в красном шарфе, с ласковыми глазами. Когда отец сказал, что пора возвращаться домой, Джо взмолился еще об одном кружке на карусели. Отец разрешил — он был самым добрым отцом на свете. Наполовину ребенок, в тот день он веселился не меньше, чем Джо. Он усадил сына в разукрашенное седло карусельной лошадки и пошел в торговые ряды.
— Привет, Сильвер, — шепнул Джо. — Я одинокий ковбой.
