Элис долго рассматривала эту тревожную весть из страны снов. Картина была и похожа, и не похожа на ее прежние работы. Цветовая гамма знакомая (на руках осталась краска, въевшаяся под ногти), и линии рисунка, и игра света. Размер полотна такой же, как у предыдущей картины, ощущение пространства то же самое, детали быстро и уверенно прописаны акриловыми красками по светлой туши. Боже, она сделала это за несколько часов! Элис никогда в жизни не работала так быстро. Она снова подумала о наркотиках — пусть страшное, но утешительное и вполне вероятное предположение. Если ей скормили галлюциноген, это объясняет и сны, и провал в памяти, и саму картину. Элис всматривалась в нее, не в силах отвести глаз. Что-то еще, особенное и жуткое, тревожило сильнее, чем отсутствие воспоминаний. Какое-то неопределенное, навязчивое впечатление. Необычная перспектива сбивала с толку: вблизи Элис чудилось, что она сама тонет в этой реке, под корнями ивы, а женщина с распущенными волосами, разбитая отблесками на мириады фасеток, улыбается сверху и глядит в воду.
Элис отодвинулась, зачарованная. Иллюзия была совершенной. Картина затягивала в себя, как омут.
Неужели она действительно это нарисовала? Смятение постепенно сменялось волнением и радостью. Несомненно, это лучшая ее работа, даже лучше первой «Офелии». Она видела на холсте водоворот своего подсознания, спиралью уходивший в глубь души: на каждом витке открывался неведомый мир, вращавшийся вокруг собственной оси, словно калейдоскоп, рождая множество образов и их противоположностей… Эти волны увлекли Элис, так что она невольно рассмеялась.
Однако телефонный звонок развеял чары. Звонкая трель разнеслась по тихому дому, и Элис нервно дернулась. Внезапно в памяти всплыл сон (темно, пахнет землей и чем-то древним, тени водят хоровод вокруг разверстой могилы), но пока она вставала с постели, воспоминание растаяло. Когда Элис дошла до телефона, звонок оборвался. Она посмотрела на часы: больше десяти.
Джинни!
Чтобы выбросить из головы видения минувшей ночи, Элис добралась до кухни и поставила чайник. Кот по имени Дэви Крокетт
[12]
сидел на холодильнике. Завидев Элис, он спрыгнул, принялся мяукать и тереться о ноги.
— Потерпи, Дэви, — сказала Элис. — Только посмотрю, проснулась ли Джинни.
Она неслышно взбежала по лестнице, по пути открыв окно, и осторожно постучала в дверь.
— Джинни? Ты встала? — мягко спросила Элис.
Тишина. Она позвала погромче:
— Джинни!
Ответа не было. Часы на лестнице показывали почти четверть одиннадцатого.
— Джинни, ты проснулась?
Элис дернула за ручку двери и заглянула в спальню.
Окно было раскрыто, занавески отдернуты, в комнату лился свежий утренний воздух со слабым запахом желтофиоли. Постель заправлена, подушка взбита, кремовое покрывало на месте — Элис удивилась аккуратности своей гостьи. Потом в ее душу закралось сомнение. Она отвернула покрывало и проверила простыни… Так и есть.
В этой постели никто не спал. Сложенная ночная рубашка осталась на прикроватном столике. Элис рывком распахнула дверцы гардероба. Там висело несколько платьев, поверх пары блузок лежал аккуратно свернутый пуловер, внизу стояла пара туфель. В правом углу оказался сверток с рваными джинсами, футболкой и пурпурными ботинками Джинни, заляпанными грязью. Испытывая некоторую неловкость, Элис вынула вещи из шкафа. Следом вывалилось кое-что еще: грязные кроссовки, глянцевый дождевик, черный кожаный байкерский жилет, вторая футболка, дешевые украшения, тяжелый пояс с пряжкой в виде ухмыляющейся рожи, серьги в форме черепов и перевернутый крест на цепочке. Эти жуткие штуки — как у подростков, слоняющихся вечерами по торговым центрам, — были спрятаны в глубине шкафа. Под ними лежал пластиковый пакет с двумя шприцами — один новый, другой старый, явно много раз использованный. Ах вот как, подумала Элис. Шприцы все объясняли.
Она забеспокоилась о Джо. Он так доверчив и наивен. Даже не подозревает, что стоило ему выйти за порог, как милая девочка, в которую он влюбился, удрала из дома на всю ночь вместе со старым и очень близким другом. Хотя у нее якобы нет друзей.
Теперь слова Джинни обрели смысл. Она пошла прогуляться, чтобы добыть то, что ей необходимо, вот и все. А сон? Просто сон.
Странно, но Элис почувствовала себя лучше. Она могла понять эту слабость, которая все объясняла и указывала на подлинную уязвимость Джинни; она даже прониклась теплыми чувствами к девушке, такой трогательной в чужой одежде. Элис решила, что ошиблась, приняла неуверенность за расчетливость. Она повела себя враждебно, вместо того чтобы предложить утешение и понимание. А теперь Джинни исчезла.
Успокоившись, Элис спустилась вниз, погладила черепаховую кошку, сидевшую на холодильнике, остальным налила молока, а для себя отрезала кусок хлеба и опустила его в тостер. Кошка спрыгнула на стол рядом с тостером, мяукнула и с интересом понюхала гренок.
Элис взяла ее на руки. Шерсть лезла ей в нос, лицо щекотали кошачьи усы. Небо за окном было серое — не хочется выходить из дому, подумала Элис. Она подобрала газету, лежавшую на коврике у двери, и просматривала ее, пока жарился хлеб. Обычно она смотрела в «Кембридж ньюс» расписание киносеансов и театральную программу, так что первая страница не привлекла бы ее внимания, если бы не фотография под портретом мужчины средних лет и заголовком «Сексуальный скандал: профессор умер в арендованной квартире». Снимок был темный и нечеткий, короткая заметка явно написана второпях, но Элис, пусть не сразу, узнала это место.
Ограда, ворота, стена слева, очертания узкого окна… Вид на гранчестерскую церковь от ворот, ведущих на кладбище.
Мимолетное воспоминание всплыло (девушка танцует на краю могилы… лопата стучит о землю… о металл… о дерево…) и померкло. Заметка была короткой и незамысловатой, информации минимум, но новость тревожная.
«ВАНДАЛЫ ОСКВЕРНИЛИ КЛАДБИЩЕ В ГРАНЧЕСТЕРЕ
Вчера поздно вечером на территорию кладбища в Гранчестере проникли вандалы. Они осквернили церковь, нарисовав на стене граффити, и некоторые могилы.
Полиция сообщила, что ущерб весьма велик, но пока не готова уточнить детали.
Преподобный Мартин Холмс, нынешний викарий Гранчестера, назвал акт вандализма ничтожным и жестоким выпадом против общины и возложил вину на хулиганствующих студентов. Он опроверг утверждения свидетелей, будто в прошлом на кладбище совершались обряды черной магии».
Элис перечитывала заметку, и расплывчатые воспоминания становились все яснее. Неужели это был сон? Она помнила, с каким звуком металл ударялся о дерево и камень. Помнила, как пряталась в тени, как шла через поле. Помнила грязь на обуви… Элис подняла голову, увидела на коврике около двери свои кроссовки, покрытые слоем кладбищенской грязи…
