— Я скажу, что будет дальше.
Дракон медленно осмотрел комнату сапфирового отпрыска, порочащего драконье племя и, подцепив рубашку, бросил ее в Ахота.
— Сейчас ты приводишь себя в порядок, берешь карету и едешь к господам Архильдам, которым нижайше, я повторю, — прорычал он, — нижайше приносишь свои извинения. После этого ты вручаешь Ладе сердце влюбленного дракона.
С последними словами владыка довольно улыбнулся, наслаждаясь выражением глубочайшего ужаса на лице Ахота.
— Да вы… вы издеваетесь? Вы очешуели совсем? Орковицу? Вечной избранницей эту шваль? Отдать ей свою свободу, свою волю?
— Ты не гнушался пользоваться ее телом. Она — мать твоего ребенка.
Ахот стремительно бросился к окну, но Ролдхар оказался быстрее. Схватил парня за грудки и швырнул на кровать, запечатав магией все входы и выходы в поместье.
— Я не закончил, — владыка завис над сотрясающимся от гнева юнцом, чье лицо покрылось сапфировой чешуей, а ногти располосовали простынь и одеяло. — Ты передашь Ладе титул и половину сокровищницы, кроме того, будешь содержать вашего сына столько, сколько ему отпущено.
— Сына? — глаза юнца лихорадочно блеснули. — Значит, получаются сыновья!
Он так обрадовался, что даже угроза сокровищнице отошла на второй план.
— И упаси тебя предки причинить вред кому-либо из Архильдов. Мне плевать, будешь ли ты жить со своей парой под одной крышей или врозь, — усмехнулся дракон, осознавая последствия связи сердцем влюбленного дракона. — Но если я узнаю, что она пролила из-за тебя хоть одну слезинку, ты будешь молить о пощаде, щенок.
— Я убью вас! — прошипел сапфировый дракон.
— Легкой смертью ты не отделаешься, даже не надейся.
Юнец рассмеялся и сузил глаза:
— Думаете, победили? Все знают, что ваша власть со дня на день падет. Вы не контролируете своего дракона! Когда мой отец узнает, что вы тут…
Ахот не успел даже моргнуть, как оказался поднят над полом на высоту вытянутой руки. Аметистовый дракон держал крепко и сильно, оставаясь при этом спокойным и собранным. Его лицо не тронул оборот, а зверь, бесновавшийся внутри, повиновался человеческой ипостаси. Прежде, не зная, что его ждет Анотариэль, человечек с добрым сердцем и удивительными васильковыми глазами, он бы не смог сдержаться. Он бы разорвал наглого щенка на мелкие куски, залил бы все кровью, еще раз подтвердив статус жестокого непримиримого владыки, который неотступно карает за нарушение правил. Но не сейчас. Сейчас он желал поступить правильно и сделать это ради нее…
— Я даю тебе сутки. Ровно. Одни. Сутки. Понятно?
— Д-да, — яростно закивал дракон, тщетно царапая руку владыки и пытаясь вырваться. Та даже не дрогнула.
— Не слышу.
— Да, владыка! Я… по… понял.
Ролдхар разжал ладонь и с отвращением посмотрел на распластавшегося у его ног мальчишку. Один вопрос никак не давал ему покоя.
— Любой дракон способен контролировать свое семя. Ни одна женщина, в особенности орковица, не понесет без нашего на то желания. Единственное исключение — истинная любовь. Ты не похож на влюбленного, Ахот. Так в чем же дело?
Парень жестко усмехнулся и помотал головой.
— А вот это, владыка, вас не касается. Я повинуюсь воле своего господина, — ехидно ответил сапфировый дракон. — Но мои мотивы вас тревожить не должны.
С одной стороны, Ахот прав. Власть владыки над стаей не всемогуща. Ограничения, в основном, касаются личной сферы. Вот только одно «но». В стае каменных драконов уже несколько десятилетий проблемы с продолжением рода. Даже издан указ о создании исключительно внутривидовых пар, ведь при смешении рас невозможно гарантировать рождение дракона, а в случае его рождения — предугадать силу и способности. И вдруг нежеланный ребенок внутри орковицы? Что-то не сходится.
Ролдхар взял этот вопрос на заметку и покинул поместье Фаргсонов. Сегодня он не владыка. Сегодня он может позволить себе быть человеком. А все вопросы вполне подождут и до завтра.
Анотариэль Айнари
Я смотрела на подарок дракона и не знала, как быть. Нет, ридикюль и его содержимое меня не заботили. Я не помнила точно, сколько денег оставалось в мошне, но явно не столько, чтобы набить ридикюль до пузатого состояния. Что-то подсказывало, набит он не медью и даже не серебром, а золота у меня не водилось. Не люблю я его. Душа не принимает. Борхес и золото — вещи несовместимые.
Смотрела я на кулон в форме сердца. В мягком свете магического огонька он переливался от светло-сиреневого до насыщенного фиолетового, не позволяя оторвать от него глаз. Взяла камушек в руки и погладила кончиками пальцев острые грани. Прохладный. Чарующий. От него веяло древней силой. Непреодолимо хотелось защелкнуть замочек на своей шее. Открытый почему-то замочек…
Сердце влюбленного дракона. Если леди Рейнгард имела в виду артефакт, и, предположим, я держу его сейчас в своих руках, то проклятие можно снять? Если, конечно, владыка влюблен. Но как мне поможет камень? И как узнать, влюблен ли милорд?
Но пуще других вопросов терзало другое. Он подарил мне самое ценное, что имеет. Во всяком случае, что-то невероятно дорогое и личное. Настолько личное, что он носил этот камень на своей груди, возле своего драконьего сердца. Как я могу принять его, когда запуталась в паутине собственной лжи? Я решилась на отбор, чтобы раздобыть сердце влюбленного дракона и вот, держу в руках что-то на него похожее и понимаю, что не могу забрать. Не могу так поступить с владыкой. Не могу взять лишь затем, чтобы использовать. Даже, если мне удастся снять проклятье с графа, удастся освободиться, это ничего не поменяет. Я как была, так и останусь ведьмой. К тому же, я проходила инициацию с ирдом Д’Острафом и владыка наверняка об этом узнает. В ближайшее время узнает. Как он разочаруется во мне! Пресветлый василек, да узнав, что я ведьма, он меня попросту убьет! Это станет для него ударом! Предательством! Зная его ненависть к ведьмам, я сознательно врала ему, глядя прямо в глаза, что в разы хуже недомолвок.
Положила кулон обратно и закрыла лицо ладошками. Слезы обожгли щеки, а грудь сжимало от боли. Что же мне делать? Как поступить? Рискнуть и раскрыться милорду? Даже думать об этом невыносимо. Он уничтожил целый ковен! Не одну ведьму — весь ковен! Уничтожил, думая, что они причастны к смерти его хранительницы. Рука владыки не дрогнет, в этом нет сомнений. Бежать. Мне нужно бежать! Навсегда исчезнуть из его жизни. Тогда ни ему, ни мне вреда не будет. А душа… Душа она болеть перестанет со временем. Я лучше сама погибну, чем так жестоко с Ролдхаром поступлю.
Когда в окно кареты неожиданно постучали, я едва удержала в груди крик, а, заметив знакомое лицо — вовсе замерла. Рука автоматически защелкнула замочек на двери.
— На выход, голубушка. Бежать нам надо. Быстро-быстро и далеко-далеко!
Сквозь дождь и закрытое окно кареты плохо было слышно, но мне показалось, что я все поняла верно.
