Сквозь окно мы наблюдали, как дракончика уносят в мощных лапах большие аметистовые звери, не страшащиеся ни дождя, ни разыгравшегося ветра, швыряющего в окна избы сорванные с деревьев листья и ветки. Казалось, дом потерял душу, погрузившись в пугающую тишину…
— Леди Рейнгард тревожится? — утерев слезы, предположила орковица, тщетно разглядывая в затянутом свинцом небе аметистовые точки, которые уже давно растворились.
— Это просто непогода, госпожа Архильда, — сказала уверенно, не наблюдая лент стихийной силы, какие бывают, если леди Рейнгард — природная ведьма — с погодой работает.
Разные ситуации случаются, разная необходимость, потому мы, жители Астории, ко всему привыкли. Порой и снег посреди лета пойдет, и зимой цветы распустятся. Молодые природные ведьмы, которые лишь учатся контролировать силу, всякие чудеса нам показывают. Но их, природных, не трогают. Да и кто отважится? Леди Рейнгард — жена архангела — верховного главнокомандующего Гардии, правой руки императора Радэла Аркхаргана! Она и ее дети — неприкосновенны, в отличие от нас, ведьм обычных. Впрочем, грех жаловаться. Леди Эбигейл помогает по мере возможности. О сердце влюбленного дракона я узнала благодаря ее подсказке.
Приглашение на чай с медом мы приняли. Вкусный чай, мятный, с шишечкой рамиса, приятная терпкость которого придает организму сил и защищает от простуды. Это я подсказала орковице — Лада слаба горлом, а рамис помогает держать в порядке иммунитет. Особенно в сырую погоду. Когда за окном ненастье, а дождь облизывает толстые стекла на окнах, тянет укрыться пледом и отпиваться горячим чаем, а еще лучше — поглаживая Азалию, читать любимые книги. Иногда, когда пекарь господин Лорис дает выходной, я позволяю себе такую проказу. Ничего не делать и посвятить день себе и восстановлению сил. Госпожа Венера любит повторять, что трудиться нужно с самоотдачей, но и отдыхать так, чтобы сил потом на неделю хватило.
От кареты отказаться не получилось из-за погоды. Дождь не унимался, напротив, с остервенением колотил по крыше и в узкое окно нашего транспорта, освещаемого лишь тусклым магическим огоньком. Милорд накинул на мои плечи камзол — зябко от сырости — и молчал. Молчала и я, не зная, что сказать. Просто смотрела в окно, и мне впервые было неважно, куда мы едем и зачем. Ничто не имело сейчас значения. Вот она — удивительная сила исконной магии. Я не знаю владыку драконов, следую исключительно чувствам и интуиции, но понимаю, что в этот миг, несмотря ни на что, я счастлива! Просто потому, что рядом он. И этого достаточно.
— Ты улыбаешься, — заметил Ролдхар, что так и не сводил с меня взгляда, под которым я словно горячий воск — становилась совершенно мягкой и таяла, таяла… — Почему ты отказалась от благодарности орковицы?
— Я не отказалась, милорд.
— Ты денег не взяла.
— Должно быть, вы не приняли мои слова всерьез. Благодарность госпожи Архильды там же, где и благодарность драконицы Гронрух, — улыбнулась, чувствуя, как внутри разливается тепло. Даже дракон, чей зверь сейчас недовольно дергал хвостом и пофыркивал, не портил этого чувства. Захотелось даже немного подразнить его, чтобы не вредничал. — Думаю, моя сокровищница куда больше вашей!
— Очень в этом сомневаюсь. Хочешь в ней побывать? — спросил, затаив дыхание, словно в святая святых приглашал.
— Нет. Благодарю. Драгоценности меня не завлекают, — поняла, что обидела зверя, почувствовав глухую волну злости и ярости, хотя Ролдхар при этом оставался внешне невозмутимым. Подалась немного вперед и накрыла ладонь мужчины своей. — Я не хотела вас обидеть, милорд… Ролдхар, — добавила поспешно, когда зрачок дракона хищно располовинил аметистовую радужку, являя ящера во всей красе.
— Любую женщину подобное приглашение дракона осчастливит. Любую, но не тебя. Почему, Анотариэль? — я хотела отобрать свою ладонь, но дракон потянул меня на себя, заставляя пересесть на его диванчик. Теперь мы сидели совсем близко, касаясь друг друга плечами и коленями. Мужчины и женщины так не ездят.
В карете стало душно.
— Мы уже говорили об этом, — сказала негромко.
— Неужели все, сказанное тобою в гнезде, правда?
— Вы чувствуете ложь. Упрекните меня в ней…
— Не могу, — согласился он. — Мы слишком разные. Ты ценишь вещи, которых я не понимаю. Которые ровным счетом не имеют для меня никакого значения.
— Разве? — я плутовато улыбнулась. — Милорд дракон, вы намерено обманываете меня или по неведению?
Зверь хищно осклабился, а Ролдхар сузил глаза, видимо оскорбленный моим предположением.
— Значит, по неведению. Добро — самое большое богатство. Вот ваш дракон, — я положила на грудь мужчины свою ладонь и она тут же была накрыта горячей ладонью владыки, — это понимает.
Словно в подтверждение моих слов, ящер фыркнул, обдав меня искрами недовольства, но затих, а вскоре карета наполнилась бархатными волнами нежности. От этого ощущения, отдающего в самое сердце невообразимым жаром, нельзя не улыбнуться. Это фантастическое осознание, что всего лишь маленькая ничего не значащая я способна укротить бешенство древнего, как мир, создания, сводило с ума. Госпожа Венера повторяет, что доброта Борхес — великая сила, настолько великая, что порой это не поддается пониманию. Я не верила до конца, пока воочию не убедилась. Даже древнему зверю нужна ласка. Она всем нужна. И милорду, как человеку, тоже.
— Ты такая красивая сейчас, — прошептал Ролдхар, нежно касаясь моей щеки и зарываясь чуткими пальцами в мои волосы. Мне хотелось мурлыкать трепетным котенком, подарить ему хотя бы частичку той чувственности, что скопилась в груди, чтобы владыка тоже почувствовал себя нужным. Трудно представить, с чем ему приходится сталкиваться ежедневно и какие люди его окружают, раз даже невеста, что подарила полвека своей жизни, оказалась с темным нутром. — Обещай, что не сбежишь. Что не оставишь меня…
Он крепко прижал меня к своей груди, так, что я чувствовала волнительное биение его сердца. Милорд словно боялся меня потерять, будто я могу ускользнуть из его рук, как солнечный свет.
— Обещаю, милорд, — а внутри самой горечь разливается. Ядовитая, опасная, рвущая сердце в клочья.
Карета плавно покачивалась из стороны в сторону, барабанил по крыше дождь, не желая стихнуть и на минуту, лошади стучали копытами по мощеной дороге, а я затихла в объятиях милорда, боясь пошевелиться. Мне не хотелось сейчас думать ни о чем, потому что, если подумаю — испугаюсь и закроюсь. Спугну мимолетное счастье, в котором позволила себе раствориться. Разве я не имею права на это мгновение? Разве это плохо жить здесь и сейчас? Просто обнимать того, к кому твоя душа тянется?
— Почему ты убежала тогда? — спросил он после долгого молчания, перебирая мои волосы.
— Испугалась.
Но чего именно — лучше умолчу. Так всегда будет рядом с владыкой. Мне придется молчать и недоговаривать.
— Так сильно, что оставила в карете самое ценное, что имеешь?
