– Только не говори, что мы теперь доверяем журналистам!
– А у тебя есть варианты? – Брин намотала на палец свою белоснежную косу. – Если бы ты не трансформировалась, мы бы до сих пор ничего не узнали.
– Мало ли народу тут училось, – хмыкнула Мара. – Пропали только трое.
– Только! А если их убили?
– Да я не об этом! Понятно, что все это ужасно! Но нельзя же сразу обвинять во всем директора!
– А эта женщина из Совета… У нее ты не пробовала спросить?
– Скажет она! И к Вукович сейчас лучше не соваться, она злая, как черт. Ты бы видела ее там, на пристани! Я думала, она загрызет этих мужиков.
– Она слишком переживает за Эдлунда, – Брин прищурилась и наклонила голову. – Это всегда было очевидно.
– Естественно! Он как дитя малое, если за ним не следить, того и глядишь забудет дорогу в свой кабинет.
– Я не об этом, – исландка распахнула белые ресницы и выразительно посмотрела на подругу глазами-льдинками, ожидая, когда до той, наконец, дойдет.
– О-о-о… – понимающе протянула Мара, и ее передернуло. – У тебя полная голова всякой чуши. Вукович и Эдлунд? Фу, ты опять насмотрелась мелодрам?
– А по-моему, они – отличная пара.
– Что дальше, Бриндис? Густав и синьора Коломбо? Смеартон и мисс Крианян?
– Очень смешно! – исландка обиженно скривилась. – И не вижу в этом ничего противного.
– В любви Смеартона и Крианян?! – Мара с ужасом представила дряблого вредного англичанина и пожилую библиотекаршу.
– Ты в своем уме?! – поморщилась Брин. – Я про твоего отца.
– Слушай, это сейчас вообще не имеет никакого значения, – Мара раздраженно потерла переносицу. – Мне любопытно, почему его обвиняют!
– Ну так поговори с его адвокатом! У него же есть адвокат?
Мара замерла. Вот это ей в голову не приходило.
– А у перевертышей есть и свои адвокаты? – удивилась она.
– У нас международное право солнцерожденных три года будет еще идти! – покачала головой Брин. – И ты еще спрашиваешь, есть ли у нас адвокаты… Есть суд, есть и адвокаты, куда без них. Неплохая, кстати, у них зарплата. Наверняка, у твоего отца какой-нибудь крутой, так что…
– Прекрати его так называть!
– Кого?
– Эдлунда!
– Но он же твой…
– Перестань, – Мара выпрямилась. – Отец – у тебя. А у меня – профессор Эдлунд, ясно?
– Чего ты психуешь?
– Не психую!
– Во-первых, мы одни, во-вторых, ты сама так постоянно говоришь… И потом я уверена, все и так знают.
– Ну и что, – Мара сама не поняла, отчего вдруг так разозлилась. – Мне все равно, пусть все знают. Просто он какой-то… Не знаю. Он мне ничего не говорит, пропадает, неизвестно где. И почему я вообще должна за него переживать? У него там и адвокаты, и Вукович, сам выкрутится. Главное, чтобы сейчас не пошли глупые сплетни.
Но, как выяснилось, не только Мара обладала талантом вынюхивать свежие новости. Можно сколько угодно говорить подросткам, что они должны прочитать и выучить, любые поручения влетят в одно ухо и вылетят из другого. Но стоит только что-нибудь запретить и окутать тайной, как во всей округе не сыщется более усердного дознавателя. А уж если так вышло, что этот подросток – девочка, то не пройдет и часа, как новость разнесется по всем желающим и нежелающим. Благослови, Господь, социальные сети.
Когда Мара и Брин появились в столовой, чтобы отобедать стряпней синьоры Коломбо, во всем зале воцарилась тишина. Десятки пар глаз устремились на русскую девочку, и нехороший шепоток волной пронесся между присутствующими, словно в поле спелой ржи подул ветер.
Мара ощупала волосы, провела рукой по лицу – вроде никаких крошек не налипло. Шея, как обычно, замотана банданой, старые шрамы надежно прикрыты, а футболка и джинсы – относительно чистые. Не грязнее обычного, во всяком случае.
– У меня все нормально? – на всякий случай поинтересовалась Мара у Брин.
– Да, кажется, – та оглядела подругу. – А у меня?
– И у тебя.
Ну, если не считать синих лосин, бирюзовой туники в цветочек и загадочных самодельных бус. Но исландка одевалась так с первого дня, за год народ должен был привыкнуть.
– Здравствуй, Мара! – громко поздоровалась пышная и цветущая, как пионовый куст, синьора Коломбо.
– Добрый день! – кивнула девочка. – Что у нас сегодня вкусненького?
– Тефтельки в соусе, твои любимые! Мила сказала, ты приедешь, и я приготовила, – итальянка гордо потрясла в воздухе рукой и причмокнула. – Perfetto!
Франческа Коломбо всегда была добра к Маре, но настолько… Нет, что-то тут не чисто. И в бархатных карих глазах, кажется, промелькнуло сочувствие... Так и есть! Она знает! И все остальные, стало быть, тоже?! Только сплетен сейчас не хватало!
От огорчения Мара набухала себе полную тарелку ароматного дымящегося варева. Лишь полный рот способен удержать ее от нелицеприятных слов в адрес тех, кому хватит ума сунуться к ней с расспросами.
Они с Брин сели за столик летних чуть поодаль от других девочек. И все же Зури Пундамилья, африканка с их курса, подвинула к ним свой поднос.
– Привет, – поздоровалась она, не сводя с Мары любопытного взгляда. – Говорят, ты была в Канаде?
– Угу, – промычала Мара, сосредоточенно пережевывая тефтельку.
Вот тебе и секретная миссия Эдлунда. Спрятал дочь, нечего сказать! Только ленивый не в курсе, где она торчала в последние дни.
– А правда, что тебя привезла сюда женщина из департамента безопасности?
– Угу, – Мара досчитала до десяти и положила в рот еще один кусочек.
– Слушай, Зури, давай потом! – вступилась Брин. – Дай человеку поесть.
Чернокожая девочка обиженно пожала плечами, но снова села рядом с Ханной Оттер, своей подружкой. И они о чем-то зашушукались.
Однако не успела Мара выдохнуть с облегчением, как в столовую королевской походкой вплыла Сара Уортингтон со своей свитой: Рашми Тхакур и Шейлой Флинн. Дочь английского аристократа, Барби-зазнайка дразнила Корсакову с первого дня. Неизвестно, чем именно не угодила русская девочка этой зимней британке, но та исправно подкалывала Мару и не упускала шанса наябедничать. И, что самое ужасное, скрыться от нее было негде: они жили в одном домике, а Рашми Тхакур и вовсе делила с Марой спальню. Даже самые вкусные на свете тефтели не смогли бы исправить настроение после разговора с Сарой Уортингтон.
– А, вот и ты, – снисходительно заметила британка, остановившись возле столика Мары. – Как отдохнула?
– Шла бы ты… – процедила та, чувствуя, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки.
– Ну вот, опять ты грубишь, – притворно расстроилась Уортингтон. – А я к тебе с искренними соболезнованиями.
