Тренеры пожимали руки всем слушателям, а преподаватель «Мирного разрешения конфликтов» еще и повадился использовать меня в качестве учебного пособия: «Вот нам Артур сейчас покажет».
Я заполнил анкету на портале Генпрокуратуры как претендент на работу стажера. Кроме стандартных вопросов там был развернутый психологический тест, и я думал, что на нем точно срежусь. Но мое резюме отобрали, а за тест поставили почти высший балл. И пригласили на собеседование.
В кадровой комиссии было две женщины и трое мужчин. На портале я успел прочитать, что стандартная комиссия состоит из двух психологов, следователя, юриста и специалиста по кадрам.
Собеседование проходило в здании Генпрокуратуры в небольшой комнате с таким же окном во всю стену. Комиссия сидела за подковообразным столом, выпуклой частью к окну. Мне предложили место с другой стороны, в самом центре.
Разговор начал мужчина в середине.
— Меня зовут Валентин Яковлевич, я возглавляю кадровую комиссию. У нас пока есть только номер вашего резюме. Как нам к вам обращаться? Назовите имя, фамилию пока не надо.
— Артур, — сказал я.
Неужели не узнали? Насколько я вообще медиа-персона?
— Прежде всего, к вам есть вопросы у психолога, — он кивнул женщине справа.
Она чем-то напомнила мне жену Старицына: круглое лицо, пухлые руки и внимательный взгляд.
— Артур, меня зовут Анна Анатольевна, — сказала она. — У меня вопросы по вашему психологическому тесту.
Честно говоря, сердце у меня екнуло, но я заставил себя улыбнуться.
— Какие красивые имена у всех на Кратосе!
Анна Анатольевна заулыбалась.
— Вы с Тессы?
— Да. Все никак не избавлюсь от акцента. Это может помешать?
— Ни в коей мере, — сказал Валентин Яковлевич. — Мы бы хотели видеть сигнал с ваших модов во время разговора. Вы нам дадите пароль доступа?
Мне хотелось ехидно поинтересоваться: «А, может быть, сразу под биопрограммер?» Но на тренинге по собеседованиям нас строго настрого предостерегали от таких вопросов. Хотя о подобных проверках предупреждали. Моды передают физические и биохимические параметры: давление, температуру тела, интенсивность потоотделения, пульс, уровень адреналина, серотонина и всего остального. Не так мощно, как биопрограммер, но, если человек врет, боится или волнуется — видно сразу.
— Да, конечно, — сказал я и роздал им пароль.
— У вас очень странный психологический тест, — начала Анна Анатольевна.
И, наверное, у меня скакнуло давление или поднялся уровень адреналина, или и то, и другое, потому что лицо психолога стало очень заинтересованным.
— Честно говоря, обрадовался 95 баллам из 100, - сказал я. — И решил, что все в порядке. А в чем странность? 95 — это разве плохо?
— Артур, это очень хорошо. Слишком. По некоторым параметрам просто идеально. Например, по умению держать себя в руках. Так не бывает. Тест не естественный. И я вижу, что вы знаете причину.
— Не знаю, — сказал я. — Предполагаю. Вы раньше не видели подобных тестов?
На тренинге нас очень убеждали не отвечать вопросом на вопрос, но было любопытно.
— Видела. У меня естественно есть предположение, но я хочу услышать от вас.
— Я прошел курс психокоррекции в ОПЦ, — вздохнул я.
Она кивнула.
— Я так и думала. Сколько месяцев вы там провели?
— Десять дней.
По-моему, она удивилась.
— Вообще, мне сказали две недели, — уточнил я, — но на выходные меня отпустили домой, так что чистого времени десять дней. Ну, и месяц где-то перед Центром я ходил с браслетом, а на тренинги туда хожу до сих пор.
— До ста хотят довести, — усмехнулась Анна Анатольевна. — А кто делал?
— Старицын Олег Яковлевич, — сказал я.
— Ну, он известный перфекционист, — заметил мужчина справа от меня.
— А в каком вы были блоке? — спросила Анна Анатольевна.
— «С».
— Понятно, — кивнул мужчина справа. — Меня зовут Кирилл Юрьевич. Я коллега Анны Анатольевны, тоже психолог.
Кирилл Юрьевич был относительно молод, примерно, как Старицын, но как-то жестче. По крайней мере, по тону.
— «С» — это насильственные преступления, — сказал он, — а в нашем ведомстве люди, задержанные и арестованные, будут полностью в вашей власти. Как вы это себе представляете?
— Кирилл Юрьевич, во-первых, за преступления в Открытый Центр не попадают. В ОЦ попадают за проступки. У нас же три основных уровня ответственности. За правонарушение вообще не назначают психокоррекцию, возможен только штраф; за проступок назначают психокоррекцию в Открытом Центре; а за преступления — в Закрытом Центре.
— За знание азов юриспруденции пятерка, но вы не ответили на вопрос.
— Я только начал отвечать. Во-вторых, стажер такой властью не обладает, решать, по крайней мере, на первом этапе буду не я. И наконец, ваша коллега только что сказала, что у меня почти идеальный тест. Почему вы считаете, что доверить мне людей менее разумно, чем тем, кто не проходил курс психокоррекции?
— У вас были проблемы, и они могут повториться.
— Да, были. И, наверное, до курса психокоррекции мне и не стоило доверять людей. Но какое это имеет отношение к тому, что есть сейчас? Вы что человека, который когда-то переболел гриппом, собираетесь на всю жизнь изолировать от общества?
— Они могут повториться.
— Могут ли они повториться, написано в моем итоговом Психологичском Заключении. Оно у меня есть, и я могу его вам скинуть. Или его можно запросить в ОПЦ. Правда, там мое имя на первой странице. С фамилией.
— Думаю, для нас это не будет новостью, все прессу читают, — заметила Анна Анатольевна, — Так что давайте.
И я переслал им ИПЗ.
— Там в конце есть пункт «вероятность рецидива», — сказал я.
— Мы в курсе, — хмыкнул Кирилл Юрьевич.
Вероятность рецидива у меня была 0,0015 %.
— В пределах статистической погрешности, — прокомментировала Анна Анатольевна.
— Олег Яковлевич говорил мне, что средняя вероятность совершить проступок или преступление для человека, не прошедшего курс психокоррекции в разы выше.
— Ну, не в разы… — заметил Кирилл Юрьевич. — Но выше.
— Почему тогда вы считаете недостатком тот факт, что я прошел курс психокоррекции?
— А вы считаете это достоинством?
— По крайней мере, большим плюсом.
— Есть еще один момент, — вздохнул Кирилл Юрьевич. — У нас вы станете причастны к отправке людей в Психологические Центры. Насколько это для вас психологически приемлемо?
