– Я помню, княже.
Действительно, я помнил этот укромный пляж, куда Ростислав дважды брал меня с собой. Но обычно он если выбирался на купание, то вместе с семьей, с сыновьями и Ланкой.
– А ты о чем сейчас жалеешь? – Побратим обернулся ко мне, и, как кажется, в его голосе вовсе и нет ожидаемого мной гнева и боли.
– Я жалею, что мы оказались здесь, что уговорил тебя на этот поход.
Князь грустно усмехнулся.
– Мы ведь могли и победить, если бы успели к битве на Альте. Или встали бы у Посульского рубежа, не выпустив половцев в степь… Но сложилось как сложилось. – Голос побратима стал жестче. – Куманы – враг. Сильный враг и жестокий. И вражда с ним ждала нас в скором будущем, мы просто нанесли первый удар, имея при том возможность победить. Но… ошибаются все.
– Верно… И вот мы здесь, на этом холме, вспоминаем о море!
Ростислав невесело рассмеялся моей шутке, и короткий, сложный для обоих разговор оборвался. Наверное, князь, как и я, вспоминает о семье, воскрешая в памяти лица любимых людей. Здесь, в тишине, у кромки воды, очень хорошо думается о близких, забывается, что идет настоящая война, которую мы к тому же проигрываем. Нет, здесь покойно и, несмотря на то что солнце давно ушло за горизонт, пока еще не слишком холодно. Только крик ночной птицы пронзает тьму, да звезды загадочно мерцают в вышине – сегодня луны на небосводе нет вовсе.
Неожиданно налетел холодный ветер, погнавший по воде рябь, и мое обоняние уловило какой-то гнилостный запах. Закряхтел огорченно побратим, сетуя об упущенном моменте, – а у меня в голове что-то щелкнуло. Понеслись мыслеобразы, воспоминания о прочитанных в детстве книгах. В частности о Гражданской войне в России начала двадцатого века, о штурме Перекопа и форсировании красными Гнилого моря – Сиваша!
Я резко вскочил на ноги и сбивчиво заговорил:
– Княже! Есть еще у нас возможность взять верх! Только людей нужно поднять тихо!
– Но как?! – Даже в темноте я разглядел, как сверкнули глаза рывком вставшего Ростислава.
– Этот водоем – не море, а всего лишь залив, он совсем мелкий! Мы можем войти в воду и пройти вдоль берега, половцы в темноте не заметят ухода рати, если не будем шуметь! А мы в это время выйдем им в тыл!
Побратим ненадолго задумался.
– Даже если так, принять бой, когда у врага по пять воинов на одного нашего…
– Но они ведь не готовы к удару в спину! Впереди дозоров оставили много, но кто ждет нападения со стороны степи? Они даже не поймут спросонья, кто напал!
Всего несколько секунд размышлял Ростислав, после чего губы его исказила хищная улыбка:
– Даже если и не победим, уйдем достойно, устрашим напоследок половцев! Но, пожалуй, стоит поступить так: ты возьмешь своих ясов и касогов, а когда ударишь, тогда и мы атакуем с холма. Пусть думают, что пришла к нам подмога, спросонья ведь действительно не разберутся!
Я утвердительно кивнул, соглашаясь с предложением князя, а он сделал шаг навстречу и с чувством обнял меня, после чего крепко хлопнул по плечу:
– Молодец Андрей! Сам Господь послал тебя мне на помощь, не иначе!
Около часа мы будили воинов, знаками, вполголоса прося их не шуметь и спускаться к воде. Постепенно, одного за другим, так чтобы половецкие дозоры не заметили нашего движения. И когда первая сотня дружинников-горцев сгрудилась у берега, я первым вошел в холодную, но все же не обжигающе ледяную воду, увлекая за собой тонкую цепочку воинов. Ведомый под уздцы Лис аккуратно ступил следом…
Какое-то время я иду вглубь залива, удаляясь от берега так, чтобы половцы не увидели нашего движения на водной глади. Но уже буквально в ста метрах от земли ноги прекращают касаться дна, и я повисаю на шее Лиса.
– Сюда, родимый, давай сюда, выводи…
Умный жеребец лишь коротко всхрапнул, ступая влево и вновь вытаскивая меня на мелководье. Отсюда мы пойдем вдоль берега – однако не ожидал я, что будет так глубоко! В описаниях форсирования Сиваша красноармейцы преодолели его с севера на юг, несколько километров бредя в ледяной жиже когда по грудь, когда по пояс, а когда и по колено. Видно, за восемьсот пятьдесят лет экосистема здесь поменялась и глубина залива понизилась к двадцатому столетию.
Несмотря на не самую низкую температуру воды, я уже весь заледенел, а когда еще и высовываюсь хотя бы по грудь, то ветер тут же морозит тело сквозь сырую одежду. Оружие мое приторочено к седлу, броня аккуратно свернута и надежно привязана к нему же.
Лишь бы хватило сил дойти, лишь бы не свело ноги…
Пытаясь укрепить себя, я со страстной молитвой обратился к Господу, прося Его о помощи:
– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится…
И на словах «тьма одесную тебе, к тебе же не приближится…», столь символично звучащих в тот самый миг, когда я пробираюсь во тьме, окруженный черной в ночи водой, на душе стало вдруг необычайно спокойно. Куда-то разом ушли сомнения, страх, неуверенность – будто я заранее узнал, что у нас все получится!
Птицы летели над степью, над перешейком Таврии, над соленым заливом, омывающим его с востока. Они летели над половецким лагерем хана Шарукана Старого, к стоянке которого под покровом сумерек приближались катафракты Кавказа.
Опытный военачальник, хан предусмотрел возможность прорыва южнее стоянки русов, он понимал, что единственный их шанс спастись – это уйти вглубь полуострова. Шарукан давно уже знал, что ему противостоит каган Тмутаракани. А раз так, то на юге Таврии у Ростислава есть сильные крепости, а в степях ее кочуют союзники русов, презренные печенеги! И потому, разбив свое войско на три части, половину уцелевших панцирных всадников Шарукан направил на юг, к дальнему от себя концу окружения. Основную же часть «дуги» воинов, что прижала врага к воде, составляют легкие всадники. И рядом с собой помимо стрелков хан оставил еще пять сотен отборных, закованных в броню рубак. Множество дозоров подобралось к холму, ожидая, что русы решатся на ночную атаку, а свою ставку хан поставил чуть в стороне, к северу. Он был уверен, что в случае чего успеет грамотно сделать маневр сильным резервом. А еще Шарукан ни на секунду не сомневался в том, что с севера его войску ничто не угрожает.
Но дружина ясов и касогов прошла по неглубокому у берега дну залива, выйдя в тыл половцев. Ох и промерзли воины за время перехода! Но теперь, взбодренные холодной водой, они жаждали битвы, жаждали хотя бы согреться напоследок! И воевода Андрей вывел их к самой границе стоянки куманов.
Когда же чуть расступилась тьма, сменяясь сумерками, катафракты, с головы до ног облаченные в пластинчатую броню вместе с лошадьми, сорвались на стремительный галоп. Ближние к ним ряды спящих половцев проснулись лишь в тот миг, когда копыта тяжелых коней обрушились на их черепа, раскалывая их, и животы, давя внутренности. Вскакивающие же мгновенно падали под стремительными ударами мечей, топоров и булав.
