Да, мы прорвались через огненный степной пал. За ним нас ждали лишь легкие лучники половцев, которых хватило всего на один неприцельный стрелковый залп. После чего они буквально бежали во все стороны от клина аланских и касожских богатырей! Как я и предполагал, тяжелых всадников Шарукана поблизости не оказалось: видно, думал хан, что выгонит нас огонь прямо в его ловушку!
Да, мы прорвались, и вскоре вперед ускакал отряд из сотни лучших наездников печенегов на самых быстроногих конях, ведомый Каталимом. Из них кто с тремя, а кто и четырьмя заводными! Клобуки должны любой ценой прорваться через перешеек на полуостров, объявить сбор всех способных сражаться, организовать перегон необходимого для нашего пропитания скота… Основная же рать вскоре замедлила бег скакунов, как только мы миновали линию выжженной земли, глубиной примерно в полторы версты.
И вскоре нас настигли легкие половецкие лучники – и началось самое страшное.
Беспощадный обстрел продолжался весь день – все то время, что мы шли то шагом, то переходили на легкую рысь. Печенежские лучники, прикрывающие рать по флангам, и касожские, вставшие в тылу, отчаянно перестреливались с куманами, унося жизни врагов и во множестве теряя собственные. Они-то могли бы оторваться в степи от противника – но не могли мы, тяжелые конники, ядро тмутараканской рати.
Гибнущей рати.
Трижды догнавшие нас половцы самого Шарукана, закованные в панцири, срывались в галоп, склоняя копья так, словно готовились к тарану. Трижды навстречу им срывались мои катафракты со мной во главе – на марше наши с князем сотни поменялись местами, что давало Ростиславу лишний шанс спастись. И трижды враг останавливался, куманы расходились в стороны перед клином горских рыцарей, не принимая боя. Останавливались и мы, видя подготовленную ловушку: продолжили бы контратаку, и в итоге наши сотни сошлись бы в копье со встречным отрядом половцев. А вот временно ушедшие в стороны развернули бы коней да навалились со всех сторон, сжав нас в кольце гибельного окружения.
Но и позволить сокрушить войско единственным тяжелым ударом с тыла мы не могли – и каждый раз срывались навстречу обманным наскокам врага, тратя физические и душевные силы. Да, половцы нас дразнили, издевательски смеясь вслед и обстреливая из луков, пока мы отступали за линию легких касожских всадников. Но я точно знаю, что если бы мы хоть раз не выступили им навстречу, то враг снес бы наше тыловое охранение, врезался на скаку в не успевших взять разгон горцев, связывая гибельным боем всю тмутараканскую рать…
Но своих отборных ратников Шарукан пожалел. Судя по числу пытавшихся нас атаковать, их осталось у него не более тысячи – столько же, сколько и в распоряжении князя. А вот легких лучников у врага в разы больше – и в этот день хан не считался с их потерями. Они то строились кругом, то распадались на группы бешено скачущих из стороны в сторону всадников, выпускающих сотни стрел… Ни разу еще они не были столь упорны и настойчивы в неотступном преследовании, ни разу так отчаянно не презирали собственные потери. Но Шарукан мог позволить себе менять отряды легких всадников, давать им отдых, а вот мы – нет.
Также стрелки врага неоднократно преграждали путь нашей рати, но каждый раз они разбегались перед атакующим клином тмутараканцев, ведомых Ростиславом. Обойти себя тяжелым воинам, способным окончательно зажать нас, мы не позволили, всякий раз переходя на бодрую рысь. И в конце концов уставшие за время погони жеребцы панцирных всадников – ведь их-то Шарукан выводил за границы видимости из лагеря! – выбивались из сил. А мы без всякого отдыха продолжали движение вперед, где-то на периферии сознания понимая, что это уже конец…
Перед закатом впереди завиднелись далекие, сверкающие на солнце воды обширного водоема, границы которого терялись за горизонтом. Море? Может, какой-то из его лиманов? Люди и животные приободрились при виде воды, но ведь она в любом случае соленая, а запаса пресной хватит разве что самим еще один раз напиться да напоить лошадей. Практически та же ситуация с запасом вяленого мяса, а костры разжигать и вовсе не из чего.
Все верно – это конец. День бесконечной перестрелки унес жизни более полутора тысяч наших лучников, колчаны уцелевших пусты, отвечать врагу нечем. Пока мы отстреливались из-за телег, удавалось собрать какую-то часть половецких снарядов, застрявших в бортах повозок и устилавших землю за защитным кольцом. А в небольших походных кузнях им при необходимости правили наконечники, была возможность и вновь оперить, да и малый запасец древков на новые стрелы у нас еще оставался. Теперь же ничего этого нет, и враг при желании сможет безнаказанно обстреливать нас столько, насколько ему хватит «снарядов».
В сумерках мы заняли небольшой холм у самого берега, а половецкое войско обступило нас со всех сторон, замкнув в полукольце у воды. Какое-то время мы ожидали решительной атаки врага. Но, похоже, Шарукан понимает бедственность нашего положения и потому бережет воинов. Да и зачем ему тратить в тяжелой сече также уставших за время преследования людей, когда завтра ему будет достаточно потратить остаток стрел? Обоз половцев пока не подошел, навскидку преследование завершило тысяч под пять куманов, еще сколько-то наверняка осталось в резерве. Даю руку на отсечение – подкрепления и повозки врага будут находиться на марше всю ночь, ведомые стальной волей старого, опытного хана. А вот к нам помощь вряд ли успеет прийти. Хотя на пути к полуострову мы нигде не встретили следов боя ушедшей вперед печенежской сотни, что вселяет надежду в успех их прорыва, одного дня явно недостаточно, чтобы собрать оставшееся войско племени. Завтра… Завтра все решится. Я уверен – враг не примет ближнего боя. Вон половцы даже окружили нас на почтительном расстоянии, чтобы, если что, успеть вскочить в седло да бежать. Шарукан, вполне возможно, пропустит нас дальше, вглубь полуострова, вот только в этот раз стрельба его лучников будет гибельной уже для дружинников.
Скорбная тишина повисла над холмом, костры нигде не горят. Выставив сильный дозор, князь позволил оставшимся отдохнуть – и измученные люди и животные забылись сном буквально на том месте, докуда сумели дойти. Я также очень устал, та душевная боль, что выжигает изнутри, не дает уснуть. Ведь это я привел людей на этот холм…
Найти Ростислава в темноте, среди вповалку слегших на землю ратников оказалось непросто – но в конце концов я обнаружил его сидящим на берегу, практически у самой воды.
– Княже?
Побратим повернул голову и поприветствовал меня легким кивком.
– Андрей.
Я устало сел рядом, и около минуты мы молча рассматривали темную гладь воды. Первым заговорил Ростислав:
– Я все время похода скучал по морю. Когда жили в Новгороде, я дважды видел северные моря, и никаких чувств они во мне не пробудили. В Ростове и Владимире я о них и не вспоминал, а в Тмутаракани… В Тмутаракани море всегда рядом. Его так много, что привыкаешь к нему как к чему-то постоянному, забываешь о его близости. А в походе я все время жалел, что так редко в нем купался, когда была такая возможность. Жалел, что так редко брал с собой сыновей – там чуть южнее города есть укромная бухта с чистым песочком, и вода там всегда теплая…
