– Удачи. Может, после армейки к себе возьмешь. Как они… телохранителем.
– Может! – заржал Макс. – Возвращайся, короче. Береги себя.
Сам Макс был от армии освобожден – в детстве ему отбили почку так, что пришлось вырезать…
Послышалась фамилия Женьки, и сразу стало пусто внутри. Хлопки по плечам и спине, короткие пожелания – «давай, Джон… держись… счастливо». И Аллино:
– Возвращайся. Я буду ждать.
Отговаривать ее при ребятах было глупо и унизительно. Женька обнял, отпустил и сказал:
– Пока.
И быстро пошел к автобусу.
Сразу пробрался на заднюю площадку. Выдохнул. Вспомнил, что у него нет ее адреса, и стало еще легче. Всё – отрезало. Новая жизнь.
Призывники влипли в окна, махали провожающим. Стекла запотевали, они терли их рукавами… Женька стоял спиной к заднему окну, смотрел в пол, покачивал сумкой с колобками носков, трусами, щеткой, пастой, парой бутеров…
Военкомовский майор забрался в автобус и отрывисто, сквозь одышку, сказал водителю:
– В карантинку… на Обводном… давай.
Женька не выдержал, оглянулся.
Дым из выхлопной трубы ударил Аллу по коленкам, и автобус тронулся.
Один плюс один
1
Взяв пиво, хлеб и вилку, парень в поношенной куртке «пилот» направился к столику у окна. Марина знает – через пару секунд, разложив деньги в ячейках кассы, Алла Георгиевна скажет ей то же, что говорила вчера и множество предыдущих дней: «Двойную пельменей!»
– Мариш, двойную пельменей!
Марина встает с просиженного, шаткого стула, идет на кухню.
– Двойную пельменей, – передает слова начальницы поварихе Тае.
Та с готовностью кивает, достает из холодильника целлофановый мешочек. Бросает в кастрюлю с кипящим бульоном белые мучные полумесяцы. Считает вслух:
– …семь, восемь… одиннадцать, двенадцать. – И вторую порцию: – Раз, два… семь, восемь… двенадцать.
Марина возвращается в зал, садится, закидывает ногу на ногу. Парень, сгорбившись, не спеша глотает пиво, смотрит за стойку, на полки с бутылками. Половина бутылок пуста давным-давно, они стоят для красоты и глупой солидности. Из-под текилы, французских вин, коньяка, бальзама. По краям полок – искусно вырезанные из пластиковых газировочных полуторалитровок вазочки. Это Тайка иногда мастерит.
В зале десять столов. Два сейчас заняты. Парень в «пилоте» и еще вот старик, жадно и безобразно рвущий бифштекс своими беззубыми челюстями… Раза три-четыре в неделю он приходит сюда, заказывает бифштекс, минут сорок возится с ним, затем ковыряет во рту спичками, ломая их одну за другой, складывает на пустую тарелку, а уходя, непременно довольно громко ворчит, наверное, рассчитывая на ответ: «Шарлатаны… тоже – бифштекс! Не умеешь, так зачем браться? У, мошенники!» Марина, Алла Георгиевна провожают его равнодушным взглядом, как нечто привычное и неизбежное. Пускай ворчит, зато стабильно является, помогает «Забаве» своим тридцатирублевым заказом.
– Принимай, готово! – слышит Марина голос из кухни. Сначала поднесла тарелку Алле Георгиевне, та плюхнула на край сметану мерным половничком.
Освобождая место перед собой, парень выпрямился, убрал со стола локти. Марина произнесла заученно-сладким голосом:
– Приятного аппетита!
– Спасибо, – парень взялся за вилку и уже вслед Марине, тихо и жарко спросил: – Простите, вы меня не узнаете?
Она обернулась, приостановилась:
– Конечно, вы же наш постоянный клиент.
Улыбнулась по возможности ласковей и направилась к своему стулу.
Старик, дотерзав бифштекс, ковырялся во рту, обнажив ярко-красные, раздраженные работой десны с несколькими черноватыми осколками зубов. Марина со страхом и любопытством засмотрелась туда, затем, очнувшись, резко перебросила взгляд в окно.
Но в окне ничего не видно – стекла запотели, покрылись белой холодной испариной. Да там, за окном, и нет ничего интересного. Редкие прохожие, редкие машины, на той стороне улицы – скучная кирпичная пятиэтажка. Между рамами пылится искусственное деревце с голубовато-зелеными листьями.
Парень, снова навалясь локтями на стол, уничтожает пельмени, почти не жуя, плотно заедает их хлебом. Взял, кажется, пять кусков; всегда берет пять кусков…
– Алла Георгиевна, – зовет Марина, – включите радио. – С музыкой всё веселей, но целыми днями не послушаешь – голова к вечеру чугунеет. Нет, все-таки музыка помогает – хоть какое-то движение времени, намек, что где-то весело и хорошо. Где-то круглые сутки – весело и хорошо.
Начальница не торопится исполнять просьбу, она занята чтением книжки. Сейчас кончит абзац, тогда включит… Марина вздохнула, вытянула из пачки «Союз-Аполлон» сигарету. В это время поднялся старик и, натягивая черную спортивную шапочку на высохший череп, начал:
– Накорми-или, шарлатаны… десны до крови… бифштекс тоже… брюшины нажарят… у-ух, развели тут…
Шурша коричневой болоньей плаща, доплелся до двери, с трудом приоткрыл ее, вышел на тротуар. Дверь хлопнула, по стеклу окон, по стаканам на подносе пролетел тонкий жалобный звон. Звон заглушила модная песенка из магнитолы: «Ну где же ручки, ну где же наши ручки? Поднимем наши ручки и будем танцевать…»
Приятный, но вообще-то обычный девчоночий голосок. У многих точно такой же, и поют многие, а по радио крутят немногих. И их все знают. Звезды… Тайка вон мечтала, несколько лет пробивалась, а все без толку. Голос у нее красивый, петь умеет, слух, говорят, идеальный, зато лицо, фигура… Такая деревенская девка. Круглолицая, крупная, ноги как дубины толстые. Такой не песенки со сцены петь, а коров доить, масло свое вологодское делать, а по вечерам прыгать по сеновалам…
Марина усмехнулась и задумалась о себе. Она симпатичная, тонкая, фигуристая, а голос зато… Тайка и скороговорки заставляла учить, и петь – без толку. Два-три слова еще получаются более-менее, а если начинает что-то рассказывать – ни фига, сама чувствует, люди не разбирают. Тайка, сестра Вера, Алла Георгиевна, они привыкли, а посторонние… Но нечасто Марине приходится посторонним рассказывать, только по пьянке если…
Дверь открылась, вошли женщина и мужчина с ребенком лет трех. Остановились у стойки, смотрят в меню. Алла Георгиевна, подобрав свои мощные телеса, ожидает заказов.
Муж и жена совещаются неслышно, почти равнодушно, ребенок лениво канючит. Оглядываются на тесный, чистенький зал, на белые пластиковые столы и стулья. На каждом столе набор со специями, искусственные цветы в сделанных Тайкой из бутылок вазочках. Салфетки, пепельницы…
Посовещались и вышли. Дверь хлопнула.
– Слышишь, Марин, – говорит начальница, – появится Виктор, пускай с пружиной что-нибудь сделает. Так ведь хлещет, вот-вот все стекла повылетают… Не забудешь?
