«Т-тупые свиньи, одни тупые свиньи вокруг. Хрюканье их, я не могу больше слушать их хрюканье. Выйти и поливать их свинцом, размазывать гадов. О-о-о-о, как я их всех ненавижу! За все ненавижу. Они, они цепляют бирочку «Я убогий» и валятся на колени. Валятся на меня, понимаешь! Да пусть взметнутся, пусть все затопят. Скорей, скорей до конца!»
…Ничего не понятно, как все это так получилось, что получилось, и чем все это закончится.
Первая девушка
Для меня она появилась в училище семнадцатого сентября. Это число я обвел в своем карманном календарике жирным красным кружком.
Увидел ее в фойе, она сидела на одном из сколоченных друг с другом кресел, читала какую-то книгу. Когда я проходил мимо, громко, по-подростковому открыто кашляя, она взглянула на меня. И я невольно остановился. Такой девушки я не видел, я не верил, что такие бывают, и в то же время, казалось, уже много раз любовался ею в мечтах и во снах. И в один миг, от одного ее беглого взгляда, ушли в тень, поблекли и растворились все прежние любовные воспоминания, прошлое оказалось далеко-далеко. Лица, фигуры, стройные, манящие ножки в тонких чулках, короткие юбки… Один ее мимолетный, недовольный взмах глаз перевернул для меня мир. Теперь только она заполняла мои мысли, чувства, стала объектом фантазии и восторга. И я возблагодарил свою простуду, свой кашель, что они столкнули наши глаза.
Была большая перемена, в фойе много людей. У входа в столовую, как обычно, давка. Кормили по группам, но многие лезли без очереди, чтоб поесть сначала с чужими, а потом пристроиться к своей группе; дежурные орали на них, отгоняли. И я хотел было попробовать пробраться в столовую раньше своих, но вот увидел ее… Я прислонился к стене и украдкой, жадно рассматривал девушку.
Она была, кажется, невысокого роста, но стройная, длинноногая, гибкая. Каждое ее движение казалось мне изящным, сама она воздушной, неповторимо-чудесной. Я боялся оторвать от нее взгляд, потерять ее, я ощупывал каждую складку на ее белом свитере, каждый завиток волос. Я готов был смотреть и смотреть. А вокруг была пустота… Девушка сидела, закинув ногу на ногу, черный короткий сапожок легко покачивался. Волосы, темные и блестящие, собраны в тугую косичку, которая начиналась у макушки, и в нее вплетена розовая лента. Она читала, поглаживая обложку, не обращая внимания на шум и возню в фойе. Чуть склонила голову набок, и я хорошо рассмотрел ее профиль, ее розоватую гладкую щеку, маленький, чуть вздернутый нос, губы, сочные и манящие, густую, но узкую бровь…
Кто она? Откуда появилась здесь, в этом убогом ПТУ на окраине города, готовящем новую партию лимиты? Может, она ожидает кого-то, пришла сюда на минутку, спустилась в нашу гаденькую реальность из своего мира, где совсем все иначе, я не знаю как, но совсем, совсем, совсем по-другому. Там люди другие, небо другое, там чувства открыты и светлы, их незачем прятать, незачем стыдиться их… И город, в который я так долго мечтал приехать, пожить здесь, но уже за две недели, что провел здесь, начавший разочаровывать, – подарил мне встречу с девушкой, о какой я не смел, да – не смел и мечтать. Сейчас она, конечно, исчезнет, снова накроет меня холодная полутьма, мне станет еще тяжелее, чем до того, как я увидел ее, но в то же время мне будет тепло и светло, потому что я буду знать: она где-то рядом. Буду вдыхать тот же воздух, что и она, надеяться когда-нибудь снова увидеть ее… (Меня можно понять – мне было тогда семнадцать лет).
Но она не исчезла. Я стал встречать ее в училище, в общежитии; я следил за ней, разузнал, что она учится на первом курсе, на мозаичника. Я гадал, какое же у нее может быть имя, но никого не решался спросить о ней. Я был робок, у меня не было отношений с девушками, необходимого опыта, кроме неудачной пьяной попытки на выпускном вечере в школе. Но неудержимая природная жажда влекла, толкала меня к женщине, смешивалась со страхом, беспомощностью и выплескивалась фантазиями, ослепительными мечтами, почти галлюцинациями, на несколько минут заменяющими настоящее… Лишь только я оказывался один в комнате, я валился на кровать, судорожно расстегивал, рвал пуговицы на прорехе брюк и раздражал и без того готовый лопнуть от возбуждения член. Любые мелочи становились сюжетами сладких видений. Глаза мои были закрыты, и сколько чудесных девушек, откровеннейших сцен видел я. Нет – сам участвовал в них…
С семнадцатого сентября она, та девушка с мозаичного, стала центром моих желаний. Точнее – единственным моим желанием. Я чувствовал ее тело, аромат ее свежей кожи. Я осторожно, дрожа и задыхаясь, раздевал ее, снимал с ноги невесомый, мягчайший чулок, тихонечко прикасался к тугим горячим грудям, опускался перед ней на колени и целовал, лизал, словно сладкий цветок, ее половой орган…
Она стала моей царицей, моим божеством, моим солнцем, а я – хотя бы в мечтах – ее рабом. Сколько раз я готов был упасть к ее ногам где-нибудь в коридоре, на лестнице, в столовой и при всех просить о капле любви, о разрешении прикоснуться к ней, один только раз к ней прикоснуться. Мне казалось, что этого прикосновения хватит мне на всю дальнейшую жизнь… Я видел мокрые сны, меня перестала интересовать учеба, я не ездил больше на Невский, на концерты в рок-клуб, а следил за ней, искал с ней встречи, бродил по коридорам в общежитии, надеясь, что вот сейчас она выйдет из какой-нибудь комнаты, пройдет мимо меня, и секунду я буду к ней близко-близко.
Господи, как сказочно-тяжело мне тогда было!
В таком состоянии я жил больше месяца… Это кончилось двадцать четвертого октября. День этот я навсегда запомнил, его я обвел в календаре черным. (Но, наверное, черным зря.) В этот день я сделал болезненный и необходимый шаг, благодаря которому смог жить вместе со всеми, принял законы этого мира и сбросил с себя лишнее, мешающее эти законы принять.
Я сидел на скамейке около общежития, курил. День был теплый, почти жаркий, дождь не донимал город уже дня четыре, воздух стал сухим и глубоким. Я не знал, чем заняться, деньги кончились, оставалось болтаться возле общаги, скучать, ожидать завтрака, потом обеда, потом ужина. И, как всегда, я надеялся увидеть ее, свою сказочную девушку, и, как всегда, в душе готов был признаться в любви, схватить руку, целовать. Казалось, появись она – и я сделаю это. А там – что будет, то будет…
Ко мне подошел Камель Мухтаров, рослый парень со второго курса, он приехал из Кушки, после восьмого класса, но не походил на шестнадцатилетнего. Развитой, крепкий – на вид совсем взрослый парнище. У нас были неплохие отношения, хотя пэтэушники не любили тех, кто стал учиться по окончании средней школы, на десять месяцев, на так называемые курсы ТУ (трудовое училище). Камель угощал меня насваем, я иногда давал ему мелочь на пиво или метро…
Он сел рядом, предложил:
– Насику хочешь?
– Конечно, – кивнул я. – Скучно что-то совсем…
– М-да.
Камель достал спичечный коробок, в котором лежали темно-зеленые, похожие на маленькие речные камушки, комочки наса. Я выудил парочку, положил под язык, Камель сделал то же… В нашем училище было человек десять туркменов, почему-то все из Кушки; они употребляли насвай как сигареты, и называли это курением, но на меня он действовал примерно как слабый гашиш… Через пару минут под языком приятно зажгло, тепло поползло по всему рту, постепенно стало наполнять мозг. Мысли сделались вялыми и лишними, я развалился на скамейке, прикрыл глаза и подставил лицо солнцу, наблюдая за мечущимися на веках красно-золотистыми блестками.
