Снова приходят на ум маменькины нравоучения. Одна из немногих материнских обязанностей, дававшихся ей без напряжения, — наставлять нас на путь истинный. По ее убеждению, любой самый тайный поступок все равно станет достоянием общественности и не стоит наивно думать, что все забывается, — пятно позора не смыть до конца своих дней. Сколько я слышала за свою жизнь якобы подлинных историй, которые оказывались в итоге не более чем пересудами и кривотолками…
Однако в слухах обо мне и Бернардо доля истины все же есть. Развелась я не из-за него, но именно с ним сделала первый шаг к разводу. Ждала ли я теперь его звонка? За эти три года столько произошло, а голос по телефону ничуть не изменился с последнего нашего разговора. Бернардо словно перетаскивает нетронутое прошлое в полностью преобразившееся настоящее. Но ведь и у него за эти годы не обошлось без перемен? Нам предстоит впервые увидеть друг друга свободными. По манере говорить похоже, что Бернардо еще мнится связь между нами, неоплаченный долг, возможность продолжить прерванный роман уже без отягчающих обстоятельств. Неужели он так поглупел? Хотя с его дурацкой привычкой без конца анализировать чужие поступки — ничего удивительного. Даже мой развод он воспринял как закономерный запоздалый итог наших с ним встреч. Интересно узнать, что привело к разводу самого Бернардо. Возможно, не обошлось без другой женщины — как у меня не обошлось без другого мужчины. Хотя на вопрос, как он поживает, Бернардо ответил, что он «один»…
При воспоминании о нашей прогулке по пляжу меня охватывает нежность, а потом перед глазами встает койка мотеля, и теплые чувства тают без следа. Не представляю, каким я его увижу, но увидеть хочу, это бесспорно.
Не знаю, имеет ли смысл прихорашиваться. Точнее, не знаю, стоит ли стараться ради Бернардо. Я в раздумье замираю перед зеркалом. После развода левая щека зацвела прыщами, и они до сих пор не прошли, к тому же после каждого остается темное пятно. Надо бы замазать их корректором, потом выровнять цвет тональным кремом. Несмотря на средства от загара, на моем лице красновато-коричневая россыпь веснушек, их бы тоже закрасить, но избыток макияжа предательское летнее солнце непременно выдаст. Незачем Бернардо видеть мои старания, пусть думает, что преимущество на моей стороне. Натягиваю старые джинсы, которые отлично на мне сидят, к ним кофту — или футболку? Пожалуй, обтягивающая футболка без рукавов может показаться провокационной, значит, свободная кофта, знак безразличия. Я неожиданно для себя начинаю анализировать свои действия с той же дотошностью, которая меня так бесила в Бернардо. Если вначале я была в него влюблена, то теперь просто боюсь. В итоге я останавливаюсь на футболке и единственных сапогах, которые помешают Бернардо смотреть на меня свысока, но в которых я не рискую оступиться при прогулке по саду.
Эсекьель и Бернардо познакомились на свадьбе старшей дочери Микеля. Банкет в конном клубе, факелы вдоль подъездной дорожки, пятьсот человек гостей — мало кто из чилийских архитекторов мог себе позволить подобный размах. Мне в тот вечер тоже предстояло знакомство — с Мартой. Мы вели неловкую светскую беседу на террасе верхнего этажа с видом на беговую дорожку ипподрома — огромный зеленый овал, залитый мертвящим светом прожекторов. От Бернардо я никаких подвохов не ждала, меня больше волновала реакция Эсекьеля. Мой муж еще не разогрелся — помалкивал, держался скованно, нервно переминаясь и поеживаясь (у него это вроде тика). Не помню, о чем говорили мы с Мартой, помню только ее натянутую улыбку, острый подбородок, почти неприличную худобу и прямые гладкие волосы, выкрашенные в яркий блонд, отливавший таким же искусственным светом, как беговая дорожка у подножия трибун. Марта была само высокомерие — наверное, так казалось из-за надменного тона, — однако владение престижным пиар-агентством еще не давало ей права обращаться со мной словно с секретаршей своего мужа. Пришлось подчеркнуть, что мы с Бернардо участвуем в проекте на равных. Марта изобразила удивление: неужели простой ландшафтный дизайнер тоже имеет решающий голос? Вместо того чтобы отбрить нахалку, я принялась разъяснять, в чем заключается моя работа, однако вскоре, заметив среди гостей кого-то поинтереснее, Марта удалилась. Подозревала она меня? Бернардо решительно уверял, что нет.
Я вернулась к мужчинам. Видеть их рядом было забавно и страшновато в одно и то же время. Они беседовали о сходстве и различиях между литературной критикой и архитектурной, которую практически никто не замечает. За тот, 2004-й, год престиж Эсекьеля как литературного обозревателя заметно возрос, поэтому для определенного круга людей, которые стремились приобщиться с его помощью к культуре, он представлял немалый интерес. Близкие друзья восхищались Эсекьелем, считая замечательным собеседником и одобрительно хохоча на общих сборищах над его меткими и оригинальными замечаниями. Тем обиднее мне было видеть, как он, не в силах развернуть свою артиллерию, сдувается под натиском другого «гения мысли» вроде Бернардо. Вырвавшись наконец из-под обстрела, Эсекьель проговорил, глядя на раскинувшееся под ногами призрачное зеленое поле: «Кажется, меня только что размазали по стенке». Несмотря на его равнодушие к большинству типично мужских занятий, для меня он по-прежнему оставался образцом рассудительности. Хлесткие и точные, его реплики напоминали удар рапиры.
Направляюсь к подъездной дорожке дожидаться Бернардо. Там меня встречают буйно цветущие ирисы — белоснежные трехлепестковые соцветия с фиолетовой сердцевиной на фоне густой зелени. Но их вид меня не успокаивает. Я расхаживаю туда-сюда, потом решаю взобраться на ближайший косогор. Вечер стоит удивительно ясный и прозрачный. На юге вырисовывается труба медеплавильного завода в Вентанасе, из которой тянется хвост ядовитого дыма. Вдалеке виден скандально знаменитый жилой квартал, под который оттяпали дюны Конкона. А ночью на горизонте зажжется цепь огней на холмах Вальпараисо.
Бернардо приезжает в открытом джипе, одетый в шорты и футболку, волосы растрепаны ветром.
— Моих парней из моря не вытащишь, — говорит он вместо «здравствуй». — Вот, приволок их домой и приехал.
Сняв сандалии, он вытряхивает песок. Я подхожу к нему.
— И как оно?
— На пляже? Супер! — улыбается Бернардо. — Я знаю, что ты туда не спускаешься, поскольку не любишь толпу, но сегодня солнечно, даже тебе бы понравилось. Да и народу немного было. Вот в выходные — да, катастрофа. Какой у тебя роскошный сад, — продолжает он, не задерживаясь взглядом. Меня задевает этот дежурный комплимент, особенно от человека, знающего, сколько труда я вкладываю в этот сад, как дорожу сторонним мнением и с каким удовольствием показала бы здесь каждый уголок.
Он совсем не тот, что по телефону. Скорее, такой, каким я увидела его в первый раз, в офисе Микеля. Наигранная беззаботность, словно никаких серьезных выяснений не предвидится, просто встреча двух давних друзей, без намека на разговоры «о нас». Или новое знакомство, когда люди только присматриваются друг к другу в самом начале возможного сближения. Но я-то знаю его как облупленного — настоящим был тот, мявшийся в телефонном разговоре, а сейчас он просто играет якобы ожидаемую мной роль. Наверное, я остудила его своим холодным приемом, предостерегая от бесцеремонного вторжения в мою жизнь.
