– Мне нужна твоя помощь.
Есиро отвел взгляд от плывущих по воде листьев и заморгал, будто разбуженный.
– Помощь?
– Шаманы Великой Степи умеют говорить с внутренним разумом человека. Ты умеешь?
— Я умею лечить безумие, если ты об этом. Умею у наших. Смог бы, наверное, и у людей. Но ты же маг. У вас, магов, разум устроен иначе и безумие другое…
— Я пока что в здравом уме, – Арон криво улыбнулся. – Мне просто нужно попасть внутрь своей памяти. Есть… знания, важные знания, которые я забыл.
Довериться чужаку…
Чутье молчало, не видя в Есиро опасности, но ведь оно молчало и с Мэа-таэлем.
Нет, Арон солгал, он определенно не был в здравом уме, решив довериться чужаку. Но Рикард… Альмар…
– Ты забыл, потому что умер? — Есиро смотрел почти с детским любопытством.
— Да, -- согласился Арон, – потому что умер.
– Я никогда не бывал в разуме мертвеца…
– В моем разуме ты мне не нужен. Просто объясни, как мне получить доступ к тому, что забыто.
– Боишься, что узнаю твои тайны? – оборотень понимающе кивнул. – Но ты же маг. Не в пример простым людям вы, маги, умеете защищаться.
Арон не ответил. Из всей защиты он умел только ставить стену по краю сознания, не пуская туда извне. Но как защититься от того, кому он сам позволил войти?
Прежний, конечно, знал. Прежний знал очень много, но пока не торопился делиться…
– Просто объясни и я пойму, – сказал Арон Есиро. – Я вообще понятливый.
*****
Истен наблюдал, как маг разговаривает с шаманом оборотней, но слов расслышать не мог – слишком далеко. И подходить ближе было нельзя – и так слишком опасно. Если хоть один из этой пары его почует…
Тонгил тем временем уселся на землю, скрестив ноги и положил на колени обнаженный меч. Шаман сел напротив в такой же позе, только без меча. Больше они не разговаривали, сидели так молча. Потом… Истен моргнул, на всякий случай протер глаза, но нет, те его не обманывали. Потом снизу начал подниматься черный дым, все гуще и гуще. Но не растекался по поверхности земли, а собирался вокруг мага плотным коконом. Вот дым дорос магу до плеч, вот скрыл голову. Шаман напротив остался видимым – дыму до него не было никакого дела.
Истен принюхался – ветер дул на него – но дым ни в чем не изменил запахи. Как и до его появления воздух пах лишь прелыми листьями.
Не дым. Ну конечно никакой это был ни дым. Просто Истен прежде никогда не видел зримое воплощение Тьмы.
*****
Тьма обнимала нежно, ласкала бестелесными прикосновениями. На просьбу Арона она отозвалась сразу же, с такой готовностью, будто давно ждала именно этого. «Защищу», – шептала. – «Оберегу. Никто не проникнет».
– Твои воспоминания будут в таком виде, который ты способен воспринять, – объяснял Есиро. – Без меня тебе придется изрядно проблуждать во внутреннем разуме. Самая большая опасность – если забудешь что это просто воспоминания и захочешь в них остаться. С безумцами такое бывало часто…
Арон тогда не стал во второй раз уверять шамана в своем здравомыслии. Собственно, можно ли было назвать того, в ком живут две души, душевно здоровым?
Его открытые глаза видели лишь черноту Тьмы, и, даже когда он закрыл их, продолжали видеть то же самое. Потом внутренняя Тьма начала медленно рассеиваться – все так, как обещал Есиро.
То, что умели шаманы – входить в человеческий разум, в память, в чувства – было не подвластно магам, даже самым лучшим из магов-целителей. Обычно шаманам для этого требовалось искреннее согласие человека, но иногда, как в случае с ошейником, надетым на Венда, сильному шаману хватало согласия, вырванного обманом, и амулета.
Нет, полностью доверять шаманам было нельзя. Никому из них. Ни в чем.
Когда внутренняя Тьма рассеялась полностью, Арон увидел перед собой замок – тот самый замок, окруженный густыми северными лесами, некогда отобранный Прежним Тонгилом у Светлого мага Неркаса, а затем доставшийся самому Арону.
Замок казался точно таким, каким его видел Арон в последний раз, но стоило поднять голову чуть выше – и маг с трудом удержал равновесие. Неба не было. Ни солнца, ни звезд. Вместо неба в вышине катил волны северный океан, привычно серый, проплывали крохотные корабли, мчались, выпрыгивая из воды, еще более крохотные дельфины… И даже начало казаться, что это не океан нарушил закон природы, а просто сам Арон висит над его водами вниз головой…
Маг торопливо перевел взгляд на замок, усилием воли заставляя себя не горбиться. Шуточки внутреннего разума вовсе не означали, что вся громада океана сейчас обрушится на него. Просто… Просто, похоже, его внутренний разум обладал таким же специфическим чувством юмора, как сам Арон.
Мгновение назад замок был на расстоянии ста шагов, но, когда Арон вновь взглянул на него, оказалось, что он сам уже стоит на первой ступени, ведущей к парадному входу, двери гостеприимно распахнуты, а изнутри доносятся голоса, музыка, звуки ветра, рвущего паруса, звон мечей и звонкий детский смех... Доносятся одновременно, но при этом не смешиваясь.
Каждый звук – воспоминание…
Арон глубоко вздохнул. Вся его жизнь, все то, что сделало его им, было этой памятью. И где-то здесь, среди собственных воспоминаний Арона, пряталась память Прежнего, прятались его знания, так нужные сейчас.
Часть 3 Глава 14
Внутри замок, как и снаружи, полностью совпадал с замком реальным. Арон остановился посредине центрального зала, прислушиваясь к голосам памяти и одновременно пытаясь подтолкнуть чутье, направить его в нужном направлении.
Чутье упрямо молчало.
Что ж, тогда оставалось просто искать.
Вот первый этаж, и коридоры, и множество дверей. Одинаковых. Арон пожал плечами и толкнул ту, которая оказалась ближе всего.
Мир сдвинулся, изменился, вырос в несколько раз. Стал прекрасным, волшебным, неизведанным местом. Все вокруг вызывало жгучий интерес, все чувства обрели позабытую яркость, события, даже самые мелкие, — почти гротескный масштаб.
Все стало таким, каким было в далеком детстве, когда ему только что исполнилось пять лет…
…небо было белым, и замерзший океан тоже был белым. И его глаза никак не могли различить то место, где они сливались.
– Уже скоро, — ладонь отца лежала на его плече, заставляя стоять ровно, а не приплясывать от нетерпения.
Сегодня был важный день. Арон не знал, в чем именно заключалась эта важность, но отец с матерью были непривычно серьезны с самого утра. Торжественно серьезны.
И вот сейчас они все вместе стояли на вершине утеса, выдающегося далеко над поверхностью ледяного моря, и порывы ветра били то в спину, то в грудь. А потом вдали, именно там, где небо и вода соединялись, блеснуло что-то яркое. Оно двигалось к ним и росло.
