Едва занавесь за вошедшим запахнулась, Гимтар нетерпеливо бросил.
— Ну? Что?
— Сполныл тваю волю, танас. Малылся Матэри, — черный покрутил головой и подошел к столику, на котором лежали ломти мяса. Судейский опустил заплечный мешок и распустил тесьму.
— Ну, Остах!? Ну, пройдоха! — не выдержал Гимтар и колупнул ногтем огромный пласт крупной нежно-розовой соли, горкой возвышающийся перед ними. — Соль!!! Розовая!!! Мать Предков улыбнулась своим детям! — задохнулся танас.
Таким Рокон не видел дядю никогда. Но то и немудрено: перед ними лежала не соль: они вдруг обрели — руку протяни — добрую справу для воинов, золото для нужд Дорчариан, рожь, пшеницу, горох… Внутренним взором правитель увидел перед собой сытые личики грудничков ранней весной, когда даже скот дох от бескормицы. За розовую соль имперцы, не скупясь, платили золотом. И платили щедро — об истинной цене Рокон даже не догадывался.
— Много там? Много? — спросил Гимтар.
Черный пожал плечами. Он обвел руками вокруг себя, показывая на стены шатра и сказал.
— Много. Пока нэ начнешь копать — нэ узнаешь. — Он вновь пожал плечами, а потом уверенно кивнул и повторил. — Много. Матэрь лубыт сваых дэтэй!
Дан уселся на табурет, подперев руками голову и запустив пальцы в волосы. Гимтар выпроводил чернобурочника, велев ему никуда не уезжать. Танас плеснул вина в оба кубка и подошел к властителю.
— Что делать будем, Дан?
Рокон побарабанил пальцами по столу.
— Беру своих, — на конь, и вниз, — вслух размышлял Дан, прикусывая губы. — Хватаю работников в вилле, поднимаемся к Матери предков, пока не замело. На Коленях Матери не замерзнем. Начнем бараки ставить, лес валить. Чую, быть там скоро работному городку.
— Тын поставь, — поддакнул танас, думая о своем. — И крепостицу бы… Время. Время… Прав проклятый имперец — время важно!
— То лишнее… Впрочем… — Рокон глубоко задумался. Танас тоже думал о своем, меря шатер шагами. Наконец он хлопнул в ладоши и подошел к столу.
— Всё верно. Ты езжай, как задумал. Я здесь остаюсь, с войском. Неможно нам имперских вояк под боком, у Колодца, без пригляда оставлять. По весне… — тут Гимтар споткнулся, но дернул себя за бороду и продолжил. — Как уговорено, к Столхед поеду, о новых соседях рассказывать. Но главное — Круг Хранителей соберу, чтобы получить дозволение на добычу соли из Лона Матери.
— Что они без Хродвига теперь нарешают? — задумчиво добавил Рокон. — А ну как стеной встанут, закроют ход в Лоно Матери? Даже за солью?
— Обломаю им бока, — хищно осклабился Гимтар. — По-нашему будет.
Рокон покачал головой… Хорохорится старый, делит не добытую соль. Впрочем, за такое неожиданное богатство стоит биться. С любым врагом стоит биться, даже со скудоумием судейских. С солью Дорча окрепнут и смогут, наконец, жить своей жизнью.
Они еще долго говорили вдвоем о том о сем. Снаружи слышался переполох собираемого лагеря — дорожники по-прежнему тащили со всех углов скарб, разбирали коновязи и шалаши. Если бы нарезающий мерные круги вокруг шатра ближник Дана прервал сейчас свой неторопливый предсказуемый ход, и забежал бы за шатер, то увидел приметную картину. Может, он помянул клиббов, Йотль и прочих богов, увидев ползущую по камням ожившую шкуру. А может, храбрый воин пригвоздил копьем шкуру к земле, и тогда обнаружил бы под ней давешнего дорожного работника, с одурелым видом пробегавшего мимо. Но нерадивый стражник остановился, дабы перекинуться парой слов с другими охранниками. Поэтому шкура без препятствий доползла до густых зарослей, разросшихся у ручья. А когда из-под шкуры показался человек, то мало кто в нем признал бы шального дорожного: серьезное лицо, внимательный, цепкий взгляд, уверенные движения. Пройдя вдоль ручья, он зашел в опустевший, давно покинутый шалаш-землянку рядом с отхожим местом. Дождавшись вечернего сумрака, он запалил кособокий светильник, вытащил из тайника чернила, перо и невесомый свиток, достал из-за пазухи висящий на веревочке странный массивный амулет в форме деревянной решетки и склонился над свитком. Вскоре, когда лагерь успокоился перед завтрашним шумным выездом, в дальнем редколесье послышалось хлопанье крыльев и в небо вспорхнул юркий голубь.
На заре следующего дня лагерь, столько времени простоявший над Паграбой, изрядно опустел: дорожные рабочие отправились к Колодцу, а Ближний круг Дана Дорчариан, горяча коней, заторопился вниз, в Долину. Впрочем, немалая часть горских воинов с Гимтаром во главе осталась. Фракс, не привыкший холодам, слег в горячке, и покорная свита осталась рядом, обихаживая командующего.
Вставший на крыло голубь оставил за собой Долину, миновал брод над Джурой и подлетал к Перекрестку, спеша к суженой, которая заждалась в Голубиной башне, прилепившейся со стороны парка к громаде Атрианского Архива.
Тарх
Первый денек без снега! Наконец-то над Скейданой перестало вьюжить и развиднелось. Проклятый дым на полнеба исчез, и клиббы растащили обрывки по своим норам. Бык давненько приметил склон неподалеку, который обдувало ветерком, сметая снег. На нем среди камней виднелась прибитая морозцем, заиндевелая трава. Тарха подмывало отправится на охоту, и он то и дело поглядывал на примеченный скат, гадая, придут снежные козы драть траву или нет. Сидеть в унылом селении скайдов, гоняя день-деньской тупых бунтовщиков, натаскивая их биться плечом к плечу, не калеча друг друга, надоело до зубовного скрежета.
Поэтому Тарх собрался на охоту. Череп и Плак, переглянувшись и покумекав что-то, согласились. Жили они вместе, втроем, под одной крышей, заняв крепенькую четырехугольную родовую башню скайдов недалеко от колодца. Под строгим взглядом Черепа башню под завязку забили провизией и скарбом, который Тарх утащил, обдирая имперские постройки. Теперь на верхотуру, где раньше в просторной зале жил старейшина с родней, и не взбирались: покои плотно заставили кулями, рогожами и свертками. Тарх и сам уже не упомнил, что где лежит. Им здорово пригодилась лишь мебель старого Забиха, управляющего Постом: ее расставили в караулке рядом со входом, в которой они и расположились. Тарху, Плаку и Черепу всего-то и нужен был, что теплый угол для сна — всё остальное время командиры крутились на улице. Под башней обнаружили просторный подвал с ледником, куда погрузили окорока, копчености и свежатину, забитую недавно. Рядом уложили яйца, круги сыра, куски брынзы, ближе ко входу заставили рядами мешки ржи. Плак поутру выдавал кашеварам крупу и муку на хлеб, трясясь над каждой горсткой. Раз в два дня давал пол-окорока, который повара разваривали в котлах так, что оставался лишь запах. Наслушавшись рассказов Тарха, все боялись голода и падежа — частого весеннего гостя горцев в верхних селах.
Многие из овец, которых убегающие скайды перегоняли к родичам-северянам, отбились от стад и разбрелись по горам. Некоторые вернулись к старым походным кошарам. Тарх, рыскающий у Скейданы, пока ее не завалило снегом, по жалобному блеянью обнаружил два небольших стада и перегнал к селу. У горца уже появилась небольшая ватажка помощников, с которыми он обдирал Старый Пост и бараки. Они и подсобили в перегоне скота.
