Глава 1. Правила меняются
Боль в висках пульсирует в такт биению сердца, а стоит немного повернуть голову — долбит яркой вспышкой. Ч-черт, надо завязывать с такими долгими игровыми сеансами! Все-таки медицинские ограничения устанавливают не зря.
Свет бьет по глазам даже сквозь закрытые веки. Забыл вечером плотно закрыть жалюзи? А еще — этот звук. Ни с чем не спутаешь. Кто-то из соседей штробит стену перфоратором. Где-то совсем рядом, кажется, над самой головой. Да чтоб ты сдох, дятел!
Я со стоном повернулся, прикрывая лицо ладонью. Что-то дернуло меня за руку, больно впившись в запястье. Спросонья я даже не сразу сообразил, что происходит. Рванулся еще раз, пытаясь встать с кровати, но ударился затылком обо что-то твердое — да так, что искры из глаз. Кое-как проморгался и, щурясь от нестерпимо яркого солнечного света, льющегося из окна, огляделся.
Обшарпанные стены с местами вздувшейся и потрескавшейся краской. С потолка свисает допотопная голая лампочка на черном проводе. Из мебели — тумбочка в дальнем углу, там же — замызганная раковина с капающим краном. И железная решетчатая кровать. Единственное, что резко выбивается из этой картины — это свежее белье на кровати. На фоне остального бардака оно кажется таким белым, что слепит глаза.
Браслет наручников больно впивается в кожу на запястье. Похоже, затянут слишком сильно — даже пальцы неметь начали. Или это я его затянул, когда начал дергаться? Второй браслет защелкнут на спинке кровати. Я, будто все еще не веря в реальность происходящего, потянул цепочку. Наручник противно заскрежетал, двигаясь по толстой железной дужке.
Колени предательски подогнулись, и я опустился на скрипнувшую подо мной кровать.
Какого хрена? Где я?!
Посылаю мысленный запрос на геолокацию. Для людей с НКИ это уже на уровне рефлексов — все равно, что на часы посмотреть. Но интерфейс не отзывается. Рука непроизвольно вскидывается к виску…
Ч-черт! Там, где под кожей располагаются пластины внешних устройств НКИ — шершавая нашлепка пластыря. И прикасаться больно. Там кто-то ковырялся!
Я бы, наверное, меньше запаниковал, если бы обнаружил себя в ванной со льдом, со шрамом через все пузо. Но лишиться НКИ?! Это все равно, что ослепнуть на один глаз.
Лихорадочно начал перебирать функции. Голосовая связь… Глухо. Текстовые сообщения… Ага, щас! Вызов экстренных служб… Тоже не работает! Похоже, полностью блокирован коммуникационный узел, а значит, и все интерфейсы, завязанные на взаимодействие с сетью. Остались доступны только автономные сервисы типа фото-видеосъемки, просмотра медиафайлов оффлайн и прочей мелочевки. Но сейчас мало что хранится в локальной памяти — все в “облаках”.
Модуль подключения к Эйдосу, как ни странно, работает. Только толку-то от него? Что-то я не вижу Эйдос-модема в этой замызганной камере.
Впрочем, на камеру это не похоже. Скорее на палату в какой-нибудь заброшенной больнице или санатории. Двери обычные, деревянные. И окно тоже вполне обычное — пожелтевшая пластиковая рама, стеклопакет. Разве что не открывается — там, где обычно располагаются ручки, чернеют дыры с торчащими из них треугольными штифтами. Посмотреть что там снаружи, не получается — кровать, к которой я прикован, слишком далеко от окна, и привинчена к полу здоровенными болтами. Но, судя по бьющимся в стекло веткам дерева, этаж невысокий — кажется, второй или третий.
Пульсирующая в висках боль мешает сосредоточиться. Взгляд блуждает по убогой обстановке комнаты, ищет, за что бы зацепиться. Пробую освободиться от наручников, но все без толку. Даже расшатать прутья на спинке кровати, чтобы снять второй браслет, не получается — все привинчено на совесть.
Позвать кого-нибудь, постаравшись перекричать мелодичные трели перфоратора? Что-то не хочется. Сдается мне, что люди, которые похищают кого-то и приковывают наручниками к батарее, не очень-то приятны в общении.
Дверь в комнату распахнулась.
Стоило мне взглянуть на вошедшего, как самые мои плохие подозрения подтвердились. Рожа у него такая, что только детей пугать. Да что там детей — я и сам невольно сжался.
Невысокий, но крепкий, с длинными, как у обезьяны, руками. И почти такими же волосатыми. Даже на тыльных сторонах ладоней и на фалангах пальцев — черные густые волоски. Щетина на щеках от самых глаз. А вот сама башка лысая, и на смуглой коричневой коже — какие-то рытвины. Похоже, от застарелых ожогов.
Не то кавказец, не то выходец из Средней Азии. Лет пятидесяти, может, старше. Черноглазый, тонкогубый, с жесткими, грубыми чертами лица, кустистыми черными бровями. И спокойным тяжелым взглядом, долго выдерживать который почему-то не получается. Одет в дорогой костюм, сорочка так и сияет белизной. Наряд этот выглядит на нем нелепо. Не только из-за обстановки. Просто этому головорезу больше подошел бы военный камуфляж и тяжелые берцы. А еще лучше — изгвазданный в кровище доспех.
А может, я просто слишком много времени провожу в Артаре.
Незнакомец подошел вплотную, встал передо мной, внимательно разглядывая. Не говорил ни слова. У меня начинать разговор тоже не было никакого желания. Даже шкодливый маленький бесенок, который обычно подзуживает меня съязвить, тоже настороженно притих.
— Долго дрыхнешь, — наконец, каркнул черноглазый. — Как голова?
Голос его оказался хриплым, низким. Такое ощущение, что он вот-вот разразится кашлем.
— Болит голова! — огрызнулся я. — Где я? Вы кто такой? И какого хрена вообще происходит?
— Зрение не двоится? Блевать не тянет? Может, круги цветные перед глазами? — не обращая внимания на мои вопросы, продолжил он.
Тоже мне, доктор!
— Блевать тянет только от вашей рожи. И от каморки этой занюханной. Вы меня что, похитили? Понимаете, что меня будут искать? И что…
В глазах на мгновение померкло от мощной оплеухи. Голова дернулась, а когда я попытался снова ровно сесть, к горлу моему прикоснулось что-то холодное и острое. Я невольно отстранился, замер в неловкой позе, опираясь на кровать руками.
Незнакомец, опершись одной ногой на край кровати, навис надо мной, прижимая лезвие ножа к моей шее. Взгляд его оставался таким же спокойным и холодным. Как и голос.
— Я знаю, тебе страшно. Поэтому дерзишь. Но не надо со мной так разговаривать. Будет хуже. Понял?
— П-понял.
Он убрал нож, и я невольно проследил за ним взглядом. Похожий на птичий коготь керамбит с вороненым клинком и блестящей, как зеркало, линией заточки. Держит обратным хватом, стальное кольцо на конце рукоятки наброшено на указательный палец. Рядом, на среднем пальце, поблескивает массивная золотая печатка с рубином.
Незнакомец по-прежнему нависал надо мной, глядя в глаза. И молчал.
