– Нельзя! Рано!
Но на всякий случай накинул халат. Прошелся по комнате, косясь на дверь. Постучали еще раз. Он подошел к глазку. Там виднелась женская фигура. Глазок был панорамный, рассмотреть, кто это, не было никакой возможности. Но ясно было, что не вчерашние полуприснившиеся ему мальчик и девочка и уж подавно не дама с бриллиантовой брошью. Какая-то фигура вполне скромного гостиничного вида.
– Минутку! – громко произнес он. – Секундочку!
Запахнул халат, завязал на животе пояс бантиком и открыл дверь.
– Здравствуйте, дорогой господин фон Зандов! – На пороге стояла Лена.
Она была уже не в гостиничной униформе, а в легких брючках и в светло-бежевой кофточке, на которую сверху был накинут свитер. Накинут на плечи, а рукава свободно повязаны на груди. В руках у нее была небольшая сумка.
– Здравствуйте, господин фон Зандов, – повторила она. – Что же вы меня не приглашаете войти?
– Простите, я в таком виде, – пробормотал Дирк.
– Ничего страшного, – сказала Лена. – Не голый, и слава богу. А хоть бы и голый. Мы взрослые люди.
Дирк вспыхнул:
– Что вы имеете в виду?
– Да ничего особенного, – сказала она, входя в прихожую.
Оглядевшись, сняла с крючка около выключателя длинную пластмассовую штучку с надписью «Не беспокоить». Открыв дверь, накинула ее на дверную ручку снаружи и прищелкнула замок.
– Вот так оно лучше будет.
Дирк почти испугался, но как-то справился с собой, показал рукой на диван, на тот самый диван, на котором Лена сидела прошлым днем, сам уселся в кресло в трех шагах от нее и спросил:
– Ну-с, чем порадуете?
– Скоро завтрак, – сообщила Лена. – Он включен в стоимость проживания.
– Спасибо, знаю, – кивнул Дирк. – Вы за этим пришли? Вы думаете, старичок совсем в маразме и забудет поесть? И поедет домой бедный и голодный?
– Мне уже, собственно, все равно, я с семи утра не отвечаю за комфорт и самочувствие клиентов, я отработала смену, – сказала Лена. – Следующий раз послезавтра. Мы так работаем – сутки через двое. По-моему, очень удобно, и деньги неплохие. Я не так уж плохо зарабатываю, господин фон Зандов… Вы знаете, ночью я прочитала вот этот буклет про ваш фильм, у нас там их полно в ящике, просто на столике не оказалось, ну не важно. Прочитала весь этот буклет, потом залезла в интернет и посмотрела про вас все, что смогла найти.
– Ну и что же вы мне скажете?
– Две вещи. Как полагается, одну хорошую и одну плохую. С чего начнем?
– Если как полагается, тогда начинайте с плохой, – предложил Дирк.
– Я прочитала про вас все, что могла прочитать, и обдумала все, что можно было обдумать. Это ужасно, господин фон Зандов. У вас ужасная жизнь. И сейчас, и всегда была. Вам скоро семьдесят пять лет, а вспомнить нечего, кроме случайного подарка судьбы, этого невероятного фильма. Вам тоскливо, вам пусто, вам бессмысленно жить. Вы бы хотели вообразить себя кем-то: актером, любовником, разочарованным мудрецом. Не получается. Да хоть несчастным одиноким стариком! Но даже это у вас не получается. Вы ничего не помните, кроме клочков и отрывков. Например, вы не помните своего отца.
– Отец погиб, когда мне было шесть лет, – сказал Дирк покраснев. – А ушел на войну, когда мне было четыре. Как я могу его помнить?
– А мать? Что мать об отце рассказывала?
– Ничего. Послушайте, Лена, почему это я отвечаю на ваши странные вопросы?
– Не хотите, не отвечайте, – пожала плечами Лена. – Но это будет еще одна гирька на ту же чашу. Тогда расскажите хотя бы о вашей матери.
– Что о ней рассказывать? Заботливая, добрая, несчастная немецкая женщина. Военная вдова с ребенком. Трудилась изо всех сил, чтобы поднять сына. Умерла, когда мне было шестнадцать.
– Как она умерла? – спросила Лена.
– Обыкновенно, – сказал Дирк. – Как все любящие матери. Благословила меня и умерла.
– Дома или в больнице?
– Какая разница? – сказал Дирк.
– Вы не помните?
– Я все прекрасно помню, я не обязан отчитываться! – закричал он. – Я вообще не понимаю, что происходит. Вы пришли, чтобы наговорить мне кучу гадостей. Зачем? За что? Что я вам плохого сделал? Да, предположим, у меня была не слишком счастливая жизнь, но я этого и не скрываю. Я сам жаловался вам, когда вы сидели вот здесь, на этом самом месте. Я даже говорил какие-то глупости: «Русская девочка, у русских такая душа, помоги мне, спаси меня от тоски и пустоты». Конечно, это был приступ сам не знаю чего. Прошу прощения. Не знаю, почему это меня так вдруг накрыло и понесло. Можете списать это на старческие мозговые явления. Глупости, глупости, все, забыли! Но в любом случае – я же не скрывал, что у меня плохая, тяжелая жизнь. Зачем же вы мне это говорите еще раз? Как это грубо, как это немилосердно. Человек искренне пожаловался вам на свои тяготы, на свою тоску – и потом его в эту же тоску, в эти же тяготы тыкать носом! Зачем? Я никак не могу понять.
Он перевел дыхание, пошел в ванную, налил в стакан воды из-под крана, выпил, откашлялся, вернулся.
Лена все так же неподвижно и прямо сидела на диване.
– Ну что ж, – сказал Дирк, – простите, что я и сейчас был не сдержан, но я действительно не понял вас и несколько был возмущен. Но все, пустяки, оставим. Вы сказали, что у вас есть для меня две новости – хорошая и плохая. Мы начали с плохой. Она, как я понял, заключается в том, что я – человек пустой, ничтожный и несчастный. Спасибо, вы очень любезны. Ну а теперь давайте хорошую.
– Давайте, – согласилась Лена. – Хорошая новость такая. Вы, когда я сидела вот здесь, – она постучала кулаком по дивану, – примерно восемнадцать часов назад, вы говорили мне: «Русская девочка, помоги мне, спаси меня». Говорили?
– Ну говорил, – сказал Дирк.
Лена посмотрела ему в глаза.
– Я принимаю ваше предложение.
– Что? – вздрогнул Дирк.
– Я принимаю ваше предложение, – сказала она. – Я согласна помочь вам. Спасти вас! Быть с вами. Не отпускать вас от себя ни на шаг, чтобы вы не наделали каких-нибудь новых глупостей. Сидеть с вами рядом, вспоминать о вашей жизни. Точнее говоря, заставлять вас, а еще точнее, слегка подталкивать вас к воспоминаниям. Чтобы вы вспомнили своего отца, пусть совсем туманно, по-детски, но все-таки. Чтобы вы заново пережили расставание с матерью, чтобы увидели хоть какой-то свет и смысл во всех ситуациях, которые вы считаете для себя оскорбительными, несчастными или пустыми. И еще я готова создать вам уют и покой. Разве плохо?
– Вы сошли с ума, – проговорил Дирк.
– Возможно, – сказала она. – Возможно, кому-то мое решение покажется безумным, но это мое решение. Вы предложили, и я согласна. Дайте руку, господин фон Зандов, и дайте мне свой адрес. Мы встретимся не сегодня. Это было бы слишком пошло, если бы я сейчас поехала вместе с вами к вам домой. Чего доброго, вы будете пытаться обнимать меня или даже попробуете залезть ко мне под блузку. Но я вас уверяю: все будет. У нас с вами все будет, но не сразу, не сейчас. Дайте мне освоиться с собственным решением. Это ведь не банку пива купить, откупорить и выпить. Это очень серьезно – взять на себя ответственность за мужчину семидесяти пяти лет. Поэтому дайте мне свой адрес и телефон. Мы сделаем так. Я поеду домой, вы позавтракаете и поедете к себе, послезавтра я приеду сюда, отработаю свои сутки, а после явлюсь к вам. А в эти два дня займусь разборкой своих вещичек. У меня там много лишнего накопилось за эти годы, почему-то было жалко выкидывать, а теперь – не жалко. Договорились?
