Постсоветская вертикаль аккуратно вырезала из этой схемы коммунистов, оставив прочее без изменений.
Таким нехитрым маневром сам факт чудовищных потерь, допущенных сталинским руководством (в значительной мере предопределенных его реальной неготовностью и предвоенными провалами в инфраструктурной, сельскохозяйственной, демографической, финансовой, кадровой, промышленной и международной политике), выворачивается наизнанку и становится охранной грамотой режима.
Сталин Гитлера победил? Победил. Все, вопрос закрыт. Или вы хотите сказать, что жертвы были напрасны?!
Нет, мы не это хотим сказать. Мы хотим разобраться, как те, кто допустил эти безумные жертвы, сумели превратить их из обвинительного акта в индульгенцию. И почему те, кого заставили эти жертвы принести, согласились на подобный размен. Дело, как сказал бы В.И. Ленин, архиважное; постараемся быть максимально конкретными.
Две войны и два восприятия
Вынесенная из советской школы очевидность заключается в том, что слабая, деревенская, лапотная царская Россия первую германскую войну проиграла. А Сталин вторую германскую выиграл! В одном из телевизионных выступлений известный литературный критик Лев Аннинский ярко продемонстрировал этот стиль мышления, заявив, что если бы такой выдающийся организатор, как Сталин, был премьер-министром в царской России, «он бы выиграл войну». Позже, уже в другом выступлении, рассуждая о благотворности коллективизации и сталинского индустриального рывка, Аннинский исходит из этой же логики:
«И было между нами две мировых войны. И как было России спасаться, если она проиграла Первую мировую войну?»
[197]
В отечественной коммуникативной памяти этот тезис утвержден как аксиома и является объективным фактом общественного мнения. Однако факт исторической действительности заключается в другом. Первую мировую войну Россия не выиграла, заключив (уже по воле большевиков) сепаратный мир и таким образом изъяв себя из списка будущих версальских победителей. Но уж точно и не проиграла. В военно-экономическом отношении, судя по результатам на поле боя, она едва ли уступала кайзеровской Германии. Проблемы были у обеих сторон. Но даже если бы российские власти после февраля 1917 г. существенно ограничили военные действия, лишь формально выполняя союзнические обязательства и связывая часть вооруженных сил противника, в итоге они все равно стали бы версальскими триумфаторами. Получив в награду, по заранее согласованным условиям, контроль над Царьградом (Константинополем) и пресловутые черноморские проливы.
Чтобы зафиксировать свой победный статус, России (неважно какой — царской, буржуазной или коммунистической) достаточно было еще год-другой простоять, держась за хлястик Антанты. Или, пользуясь выражением Троцкого, за ее юбку. Факт, видимо, неведомый Аннинскому, а вместе с ним и миллионам менее искушенных соотечественников, заключается в том, что Антанта в конце концов одолела Германию и без России. И даже вопреки несомненной, хотя и косвенной поддержке, которую правительство большевиков оказало немцам, уступив им ресурсы Украины и обезопасив Восточный фронт.
На VII съезде РКП(б) в докладе «О войне и мире» 7 марта 1918 г. Ленин в пылу дискуссий о сепаратном мире откровенно признает, что теперь (ибо не заключили мир раньше, как он требовал) «миллионные богатства — пушки, снаряды» на оставленных землях ушли к немецкому империализму
[198]. А куда ж еще им было уйти? Поскольку в качестве наглядного примера индустриализации (ради которой, как нам объясняют, и была, в частности, затеяна революция) мы рассматривали транспорт, уместно напомнить, что под немцем осталось и около 3 тыс. новеньких русских паровозов. Это примерно пятая часть от всех дееспособных на тот момент отечественных локомотивов — они были загодя переброшены к фронту в рамках подготовки массированного весеннего наступления 1917 г. Доставшись Германии, паровозы, как и пушки со снарядами, естественно, работали против продолжавших сражаться бывших союзников России.
Тем не менее Антанта выиграла. Чего не скажешь о России, судьбами которой взялись управлять носители марксистской догмы. Царская держава (при всех ее недостатках) кайзеру уступать ничуть не собиралась. Да и не было оснований. Ситуация тем прозрачней, что 30 января 1917 г. Соединенные Штаты официально прервали дипломатические отношения с Германией и готовились вступить с ней в прямое военное противостояние. «Еще месяц, — писал У. Черчилль, — и присоединение Соединенных Штатов принесло бы новый прилив энергии, ободрения, нравственной поддержки российскому обществу… Один месяц, и мир мог быть избавлен от испытаний двух самых тяжелых лет войны»
[199].
Лидеры оппозиционного блока Думы понимали, что ожидаемые успехи на фронте обернутся ростом популярности царя. Это обстоятельство, среди прочих, вынудило их активизировать кампанию по его дискредитации. К добру или к худу, дело решилось в феврале 1917-го; в мае или июне уже могло быть поздно. При этом, надо отдать должное, они тоже ни в коей мере не намеревались сдаваться Германии. Напротив, устранение неудачливого монарха, взвалившего на себя функции главнокомандующего и с ними не слишком успешно справлявшегося, мыслилось ими как ключевое условие решительной победы.
Почему и как это произошло, кто прав и кто виноват — отдельный разговор для специалистов. Нас занимает не он, а устройство шаблонов общественного мнения. Так вот, бинарному советскому шаблону нужды нет, как там было на самом деле. Он твердо знает одно: царь свою войну проиграл, а Сталин выиграл. Значит, был прав! Эта вера (о знании в данном случае говорить не приходится) тоже своего рода факт, с которым приходится считаться. У коммуникативной памяти своя правда.
Стоит, впрочем, отметить, что в августе 2014 г. В.В. Путин легким движением руки (или языка?) поменял историческую оптику, заявив на открытии памятника героям Первой мировой войны:
«Россия смогла сдержать этот натиск. А затем перейти в наступление. И весь мир услышал о легендарном Брусиловском прорыве. Однако эта победа была у нее украдена»
[200].
То есть речь уже не о поражении в Первой мировой, как у Аннинского, а об украденной победе. Существенная разница. Но кем же украденной? А вот кем, объясняет президент:
«Теми, кто призывал к поражению своего Отечества, своей армии. Сеял распри. Рвался к власти, предавая национальные интересы»
[201].
