— Пожалуйста… — раздался ее собственный голос.
— Как скажете, миледи, — согласился Блейк, наклоняясь и беря торчащий сосок в рот.
Фелисити обхватила руками его шею. Ее колени подгибались, она тихонько стонала. Блейк поддерживал ее одной рукой, продолжая ласкать: покусывал, сосал, целовал…
— Блейк, — вскричала Фелисити, впиваясь ногтями в его кожу.
— Повернись, — приказал он.
Фелисити помедлила лишь мгновение, прежде чем повиноваться. Она встала лицом к зеркалу. Она еще никогда не видела себя такой: лицо пылает, груди обнажены, а вместе с тем на ней роскошное вечернее платье и жемчужные украшения. А рядом стоит Блейк: темные волосы, блестящие голубые глаза, жесткая линия рта. Жар в ее чреслах причинял ей сейчас боль. Фелисити схватилась за мраморную крышку стоящего перед зеркалом столика, гадая, что Блейк собирается делать.
Он медленно поднял подол ее розового атласного платья и черную нижнюю юбку, его руки легли на кринолин, опуская его вниз.
— Выйди из этой проклятой клетки, — снова приказал он.
Фелисити подчинилась, и он отбросил гибкие обручи в сторону. Их взгляды встретились в зеркале. А затем Фелисити почувствовала, как Блейк стягивает ее шелковые панталоны.
— Сделай шаг вперед.
Она сделала. Его руки скользнули по ее обнаженным ягодицам, затем остановились ниже, и его длинные пальцы принялись гладить ее между ног. Фелисити закрыла глаза, выгибаясь словно кошка.
Блейк поцеловал ее в шею, продолжая ласкать. И только сейчас Фелисити почувствовала, как его фаллос прижимается к ее ягодицам. Двигаясь вверх и вниз, Блейк ущипнул ее за грудь, а затем легонько прикоснулся к ее обнаженной плоти.
Склоняясь на столик, Фелисити вскрикнула, достигнув кульминации.
Блейк обхватил ее за бедра.
— Подожди.
— Хорошо, — выдохнула она, все еще вздрагивая. Его внезапное проникновение толкнуло ее вперед к зеркалу и заставило вновь потерять голову от наслаждения.
— Ну, — пробормотал Блейк, остановившись, когда полностью проник в нее. — Не слишком ли быстро для тебя, дорогая?
— Нет, черт тебя побери, Блейк, еще быстрей! — закричала Фелисити.
— Как я уже говорил, всегда к твоим услугам. — Блейк резко задвигался. Фелисити открыла глаза, глядя в зеркало. Лицо Блейка было напряжено. Он поднял руки и взял ее за груди, сжимая их. Его ритм ускорился. Затем Блейк погладил чувствительный островок между ее ног. Фелисити закричала, вновь достигнув освобождения. Блейк оттащил ее от зеркала. Словно в бреду Фелисити чувствовала, как он опускает ее на пол: сама она не могла двигаться, словно опоенная наркотиками.
Потом она услышала, как он зовет ее. Фелисити открыла глаза. Блейк склонился над ней, стоя между ее широко раздвинутыми ногами, и ее пораженный взгляд упал на его полностью возбужденную плоть.
— У тебя еще остались силы? — спросил Блейк, улыбаясь. — Боюсь, я только начал.
Фелисити подняла на него широко раскрытые, изумленные глаза. Блейк расхохотался.
— Надеюсь, ты подходящая женщина для меня?
Несмотря на охвативший ее жар, Фелисити удалось заговорить.
— Вопрос в том, подходящий ли ты мужчина для меня?
Блейк усмехнулся, опускаясь вниз, и медленно, глубоко проникая в ее тело, а затем также медленно выходя.
— Думаю, что да. Но, если ты настаиваешь, я сейчас это докажу.
Анна обрадовалась, услышав, как церковные колокола отбивают полночь. Время тянулось невыносимо медленно. Они больше не танцевали; немного постояли, наблюдая за другими гостями, погуляли по саду, выпили шампанского. Несколько джентльменов, включая и хозяина, лорда Хардинга, пренебрегли мнением света, подойдя к Доминику, чтобы выразить свои соболезнования по поводу болезни герцога. Блейк больше часа болтал с ними. Патрик же куда-то исчез.
— Дом, давай уйдем, — попросила Анна, когда стих перезвон колоколов.
— Да, мне тоже все надоело, — согласился Доминик, беря ее под руку. Они спустились в холл, и неожиданно Дом остановился,
У дверей стояли два констебля, а какой-то джентльмен, одетый в плохо сшитый фрак, разговаривал с графом Хардингом. Когда в холл вышли Доминик и Анна, мужчины замолчали.
Затем граф — высокий, седой мужчина — отделился от группы и пошел к ним. Анна с силой вцепилась в руку мужа, догадываясь, что полиция явилась из-за Доминика. Патрик с Беллой оказались правы. Но ведь это невозможно, так как полицейские не знают, что Доминик пытался ее убить! Об этом никто не знает, кроме Патрика и Беллы.
Но почему к ним идет хозяин дома? Анна перевела испуганный взгляд на мужа и медленно высвободила свою руку.
— Доминик, — сказал граф. — Боюсь, что тебе необходимо прояснить очень серьезный вопрос.
Дом бросил взгляд ему за плечо — на полного джентльмена в неказистом фраке.
— Инспектор Хоппер, — представил того граф.
Покраснев, Хоппер шагнул вперед.
— Мне очень жаль. Позвольте мне принести свои соболезнования по поводу… эээ… плохого состояния здоровья герцога Рутерфорда, но я должен попросить вас пройти с нами.
— В чем дело? — спросил Дом.
Анна почувствовала приближающуюся дурноту. Хоппер и Хардинг обменялись взглядами затем инспектор нервно откашлялся.
— Мэтью Файрхавен мертв.
Анна вскрикнула, пораженно глядя на Дома, который выглядел не менее удивленным.
— И вы арестованы по подозрению в его убийстве, — тихо сказал Хоппер.
Глава 28
Доминик даже не моргнул, но Анна вскрикнула от ужаса.
— Сэр, зээ… — протянул красный как рак Хоппер, — пожалуйста, следуйте со мной.
Дом не шевельнулся. Его челюсти были плотно сжаты, глаза стали темными, а их выражение — опасным.
Анна смотрела на мужа, чувствуя, как сжимается сердце. Но ведь Дом не мог убить Мэтью Файрхавена! Нет!
Очевидно, Дом почувствовал ее взгляд, потому что резко повернулся к ней. На ее лице застыло выражение недоумения и страха. Дом нахмурился.
— Это было убийство, — обратился Хоппер ко всем присутствующим. — Он умер сегодня днем. Тело найдено у Ковент-гарден, а коронер определил, что смерть наступила вследствие удара тяжелым предметом по голове.
Анну мутило. Неужели Дом убийца? Неужели у полиции есть окончательные, бесповоротные доказательства? У нее пересохло в горле.
— Мой муж… мой муж не делал этого, — выговорила она не очень убедительно.
Доминик отвернулся от нее и взглянул на Хоппера.
— И я, разумеется, самый подходящий субъект для подозрений. В конце концов, у кого еще столько причин, чтобы заставить Файрхавена замолчать?
