— Дело все в том, — отвечал слуга, — что сегодня мой хозяин выдает замуж дочь, и мне не хотелось бы его беспокоить.
Паоло повернулся к Рут.
— Ты слышал, — произнес он по-арабски. — Она выходит замуж!
— Лишний повод войти, — настойчиво произнес доктор и, обращаясь к слуге, добавил: — Если твой хозяин узнает, что ты позволил себе заставить нас ждать, он придет в ярость. Сейчас же доложи ему о нашем приходе.
Проведя посетителей в небольшую, но уютную гостиную, слуга удалился, но отсутствовал недолго.
— Заплечных дел мастер Неаполя к вашим услугам, господа, — заявил он, вернувшись, и настежь распахнул дверь кабинета.
Палач встречал молодых людей стоя; по бокам от него располагались его дочь и зять.
— Добро пожаловать, господа, — молвил он, — и да будет благословенно вдохновение, приведшее вас к нам; по крайней мере, теперь мы можем высказать вам слова благодарности.
Лица палача и новобрачных сияли радостью; молодая женщина подошла к Рут.
— Позвольте мне обнять вас, cara mia, — сказала она.
Муж девушки пожал Паоло руку.
Но того заинтриговали слова «cara mia»; откуда такое обращение к Рут?
— Осмелюсь предложить вам провести с нами остаток вечера, — проговорил палач.
— Спасибо, — отвечал Паоло, — но мне еще многое предстоит сделать.
— Понимаю, — улыбнулся палач. — Ах, как бы мне хотелось, чтобы вашему обществу удалось избавить Неаполь от этого гнусного режима!.. Что до меня, господа, то, после того, как вы вернули мне мою дочь, я решил вызвать священника и, сославшись на настоятельную необходимость, попросил его сочетать наших молодых браком… Завтра мы все мы уезжаем, но моя дочь рассказала мне, с каким уважением вы к ней относились, и мы сохраним о вас наилучшие воспоминания, особенно о вас, синьора, да благословит вас Бог.
Переведя взгляд на Рут, Паоло не сдержал возгласа изумления.
Доктор улыбался.
— Прощайте, — сказал он палачу и расцеловал всех по очереди.
Едва за ними закрылась дверь, Паоло, скрестив руки на груди, спросил взволнованно:
— Так вы женщина?
— Да.
— Но зачем вы последовали за мной в Неаполь?
— Это я тебе скажу в карете.
По пути к экипажу Рут то и дело подносил к лицу платок, как это делают люди вспотевшие.
Как только они сели в карету, он сказал все еще выглядевшему растерянным Паоло:
— Ночь темна, но я просила бы вас позаимствовать у кучера один из его фонарей.
— Подай лампу! — бросил Паоло кучеру, но так как тот медлил с передачей, Корсар сам схватил фонарь и направил его лучи на лицо доктора, который опустил скрывавший его черты платок.
Паоло вскрикнул от радости.
— Ты! Ты, Ноэми!
И он бросился на шею молодой женщине.
— Похоже, для тебя это стало откровением? — спросила она.
— Да еще каким!
— Неплохо я загримировалась, не правда ли? — И, поцеловав его, она добавила: — Ты рад, что я поехала с тобой?
— Очень, но у меня есть одно условие.
— Какое?
— Ты не станешь ревновать к той, которую я здесь спасаю.
— Я — и ревновать? Да напротив — я помогу тебе ее спасти. Мы, восточные женщины, любим все, что любят наши любимые, будь это даже соперница.
Глава XX. Вендрамин желает наставить маркизу на путь истинный
Вендрамин тотчас же отправился в тюрьму; не успел он постучать в дверь, как та открылась.
— Это я! — сказал он тюремщику. — Пришел последний раз попытаться образумить узницу. Этой ночью я виделся с королем и пообещал ему, что заставлю отступницу говорить, чего бы это мне ни стоило.
— Следуйте за мной, преподобный отец.
Вендрамин, делая вид, что он верит в то, что пытка была настоящей, спросил у тюремщика сурово:
— Как она там — страдает?
— Ох, она очень подавлена и стонет, не переставая, с тех пор как ее перенесли в камеру.
Вендрамин, придав голосу еще большую твердость, промолвил:
— Тем лучше!
Пораженный такой жестокостью, пусть даже прозвучавшей из уст фанатичного монаха, тюремщик поднял голову.
— Да, — повторил Вендрамин, — тем лучше; когда тело разбито, разум становится более податливым. Возможно, сия боль откроет нам душу этой грешницы.
И он направился за тюремщиком.
Тот подвел инока к камере маркизы, которая, услышав шаги, начала издавать жалобные стоны, разыгрывая комедию, о которой они условились с палачом.
— Того и глядишь, умрет она у вас здесь! — пробормотал Вендрамин.
— Палач сказал, что дня через три ей полегчает; как по мне, так я в этом сильно сомневаюсь.
И, открыв дверь, тюремщик удалился, оставив Вендрамина наедине с маркизой.
Великан приложил палец к губам, на что маркиза утвердительно кивнула головой, давая знать, что она все поняла.
Вендрамин принялся читать проповедь, но между делом распаковал пронесенный под рясой сверток и передал молодой женщине веревочную лестницу, которую та засунула под матрас, и напильник с пилой, тотчас же перекочевавшие под подушку.
Затем он шепотом передал ей указания Паоло, на что маркиза громко отвечала:
— Силы еще не окончательно оставили меня, отец мой, но я чувствую себя такой разбитой!.. Завтра я сделаю все, что вы захотите, но сегодня, молю вас, оставьте меня…
И, чтобы лишний раз показать, что она поняла рекомендации Вендрамина, она добавила:
— До завтра, отец мой!
И великан ее покинул…
Тюремщик, как полагается, все слышал.
— Похоже, преподобный отец, она готова покаяться, эта маленькая революционерка?
— Завтра она мне все скажет.
— Министр будет очень доволен.
— А уж король-то как этому обрадуется!
— Кстати, вы не забыли о моих мессах?
— Нет, сын мой.
— Доброго дня, преподобный отец!
— Да благословит тебя Бог!
И Вендрамин покинул тюрьму.
Глава XXI. Побег
Оставшись одна, маркиза вскочила на ноги и, подбежав к окну, принялась за работу.
— Боже мой, — шептала она, — как же хочется жить, теперь, когда я вновь его обрела!
В глазах ее сверкали огоньки надежды.
Выходившее на улицу окно находилось на сорокапятиметровой высоте; все соседние дома были гораздо более низкими.
