Падение его было встречено всеобщим хохотом.
Вскочив на ноги, Вендрамин обвел швейцарцев полным презрения взглядом, что лишь удвоило веселье, и с достоинством промолвил:
— Сир! Раз уж даже в вашем августейшем присутствии эти люди позволяют себе смеяться над моим платьем капуцина, над моими несчастьями или даже самим Господом нашим в моем лице, я покину ваш дом, как пророк, стряхнув на пороге грязь со своих сандалий и пыль со своих одежд!
Эти слова вызвали новый приступ смеха — громче всех смеялся король, — но Вендрамин, который в бороду смеялся еще больше, чем все остальные вместе взятые, нашел достойный способ отомстить.
Обернувшись, он вытянул вперед правую руку и сказал:
— Benedictat vos Deus!
[33]
Тем самым он, по примеру достопочтенного прелата Буало, заставил всех склонить перед ним головы, после чего с величественным видом удалился.
Король хохотал до упаду.
Что до Луиджи, то и ему вся эта сцена показалась столь потешной, что он даже забыл осмотреть рану секретаря суда.
Тем не менее по истечении какого-то времени он сказал Франческо:
— Сир, этот бедняга секретарь, по всей видимости, приходил с каким-то посланием от судьи; не послать ли мне кого-нибудь к Рондини узнать, чего тот хотел?
Короля занимало совсем иное.
— Перо, чернила, бумагу и печать, — бросил он секретарю.
Он черкнул несколько слов.
— Доставьте это преподобному отцу, в монастырь капуцинов, капитан.
Слова его были обращены к командиру поста.
Повернувшись к Луиджи, король проговорил:
— Как вы уже поняли, я намерен выплатить небольшую компенсацию этому славному монаху, равного которому по силе, вероятно, не сыщешь во всем королевстве, и который так здорово развлек нас сегодня.
— Это преданный слуга, сир.
— Потому я и решил пожаловать этому святому человеку двадцать арпанов лугов для бычков его монастыря; должен же он как-то поддерживать свое крепкое здоровье! Спокойной ночи, господа.
— Простите, сир.
— Вы что-то хотите?
— Но судья, сир…
— Ах, да… Его вдова…
И король выписал ордер на получение денежного пособия для семьи погибшего.
— И вот еще что, сир, — продолжал министр. — Мы так и не узнали, чего хотел этот бедняга писарь.
— Действительно! Пошлите кого-нибудь к судье.
И, похохатывая, король вернулся в свою спальню.
Франческо пребывал в великолепном расположении духа…
Он шепнул пару слов своему камергеру, и часом позже уже знакомая нам герцогиня — та самая, что была без ума от Паоло — вошла через небольшую дверь в комнату, располагавшуюся по соседству со спальней Его Величества.
Знал бы Вендрамин, чем закончится его кровавый фарс!
Глава XVIII. Лошадь и всадник на щите
Великан немедленно побежал к своему крестному и обнаружил того спящим беспробудным сном пьяницы.
Отослав впустившего его в монастырь монаха, Вендрамин потряс преподобного отца как следует.
Вскоре у капуцина наступило пробуждение.
— Не надо, Хуанита, — пробормотал он. — Не тряси меня так.
Вендрамин улыбнулся.
«Похоже, — подумал он, — ее зовут Хуанита, малышку крестного».
Набрав полный жбан воды, он сказал монаху:
— Вот, выпейте.
Жадно схватив кувшин, преподобный отец осушил его одним махом:
— Тьфу! — проговорил он, возвращая кувшин. — До чего ж тошнотворное пойло! Ах, сын мой, какое предательство!
— Давайте-ка приходите в себя, крестный; ситуация серьезная.
Монах протер глаза.
Видя, что разум преподобного еще не совсем прояснился, Вендрамин налил воды в супницу, схватил крестного за затылок и окунул его голову в миску, вследствие чего вода разлилась по всей скатерти.
В таком положении он продержал монаха с полминуты.
То было не совсем почтительно, но практично: этого времени оказалось достаточно для того, чтобы из преподобного отца вышел весь хмель.
Когда Вендрамин наконец отпустил крестного, тот схватил за горлышко огромную бутыль и с вполне объяснимой яростью начал ею размахивать; но он так дрожал от гнева, что бутыль выскользнула из его пальцев и, со свистом пролетев мимо великана, разбилась о стену.
Вендрамин и бровью не повел: ну, разбилась рядом с его головой бутылка — что с того?
Даже лопнувший мыльный пузырь произвел бы на него большее впечатление!
Уже в следующее мгновение вмиг протрезвевший и успокоившийся монах и его крестник сидели за столом и мирно, словно ничего и не случилось, беседовали.
— Прошу вас, дорогой крестный, — сказал Вендрамин, — выслушайте меня очень серьезно.
— Говори, негодник.
— Пока вы тут дрыхли, как упившаяся вусмерть абруццкая свинья, я спасал вашу честь, крестный.
— О, сын мой, ты меня оскорбляешь!
— Даже и не думал. Ну напились вы, как абруццкая свинья — что с того?
— По правде сказать, это меня нисколько не тревожит.
— Гораздо важнее то, что я выполнил вашу миссию, не так ли?
— Мою миссию! Ах, да!.. Так ты, дитя мое, — воскликнул монах, — присутствовал при допросе этой мятежницы?!
— Да, крестный. И мной остались так довольны, что я добился от короля вот этой дарственной.
Преподобный отец пробежал документ глазами.
— Ах, Господи! О, горячо любимая Дева Мария! Все святые рая, какое счастье! Виноградники, растущие на самом лучшем склоне Везувия, виноградники, которые плачут слезами Господа нашего Иисуса Христа. Дай я тебя обниму.
Вендрамин позволил крестному прижать его к своей груди, а затем продолжал:
— Но зарубите себе на носу: об этом подлоге никто не должен узнать, иначе нам всем придет конец. Сейчас я расскажу вам обо всем, что со мной случилось, чтобы в случае чего вы были в курсе.
И Вендрамин поведал крестному о своих геройствах, разумеется, умолчав о том, что монаха не касалось.
Он уже собирался откланяться, когда прибыл гонец от короля и вручил настоятелю бумагу, удостоверяющую передачу монастырю в вечное пользование восхитительного луга.
Преподобный отец и его крестник получили это послание у ворот; вдали, на горизонте уже занимался день, и лаццарони уже просыпались на ступенях домов, где они спали; все братство капуцинов было уже на ногах.
