— Если мне удастся выпросить у короля какую-нибудь милость для моего крестного, — сказал он себе, — завтра, когда я вернусь в монастырь, последний будет приятно удивлен!
Во дворец он вошел с улыбкой на устах.
Луиджи там уже ждали.
— Ну что? — спросил король, увидев своего министра.
— К сожалению, сир, у нас ничего не вышло, — отвечал тот. — Но не вся еще надежда потеряна. Преподобный отец-капуцин, который явился сюда со мной, просит вас, несмотря на ужасную энергию этой женщины, позволить ему сопровождать ее на эшафот. Он полагает, что перед лицом смерти эта несчастная все же раскается в своих грехах.
— Как? — воскликнул король. — Она так и заговорила?
— Нет, сир. Даже несмотря на то, что палач применил по отношению к ней самую жесточайшую пытку.
— И как она держалась?
— Как одержимая дьяволом.
— Сир, — позволил себе вступить в разговор Вендрамин, — перед допросом я пожелал переговорить с этой революционеркой.
— Вы ее видели, преподобный отец?
— Да, сир. И должен вам сказать, она порочна как сам грех. Она даже не захотела меня выслушать.
— Пусть об этом узнает народ! — промолвил король. — Это настроит его против либералов.
— Завтра я расскажу обо всем лаццарони и портовым рыбакам.
— Спасибо, преподобный отец. И вообще, сир, эту женщину следовало бы четвертовать. Она изрыгала столь неслыханные проклятия против Бога и вас, что я не удивлюсь, если мы действительно имеем дело с бесноватой.
— То есть, вы полагаете, она в какой-то степени безумна?
— Именно так, Ваше Величество.
— Вижу, преподобный отец, вы преданный слуга короля. Что я могу для вас сделать?
— Сир, мы — люди бедные. Мой монастырь вот-вот развалится.
— Я прикажу его отремонтировать.
— И потом, рядом с нами, на склоне Везувия, есть небольшой виноградник — о, сир, сущий пустяк! — так, пара кустиков.
— Знаю-знаю. Который принадлежит мне.
— Да, сир.
— И дает вашему монастырю вина на год, преподобный отец.
— Стакан-другой в день, сир.
— Забирайте его.
— Премного вам благодарен, сир.
И капуцин отвесил королю глубокий поклон.
— Луиджи, — спросил Франческо, — когда мы собираемся казнить эту мерзавку?
— В течение недели, сир.
— Пусть для меня приготовят окно на площади, где пройдет казнь.
— Хорошо, сир.
На лице короля отразилась задумчивость.
— А что у нас с поджигателями? — поинтересовался он.
О поджигателях Луиджи не знал абсолютно ничего; ни одного из них полиции так и не удалось поймать.
Но королевский министр не может хранить молчание перед Его Величеством, и Луиджи выдумал басню.
— Сир, — сказал он, — там действовала шайка знаменитого разбойника Дионисио. Она хотела ограбить дом судьи Рондини, который, как известно, очень богат.
— Это доказано?
— Да, сир.
— Хорошо. Пусть уж лучше это, чем мятеж.
Заметив, что преподобный отец все еще находится в зале, король промолвил:
— Отец мой, вы можете идти; еще раз примите мои благодарности.
— Сир, — произнес Вендрамин с апломбом, — Ваше Величество забыли про дарственную.
— Но я же подарил вам этот виноградник!
— Только на словах, Ваше Величество. Ничто не засвидетельствует эту милость управляющему вашими землями, когда я явлюсь к нему завтра.
— Ах, преподобный отец, вы так торопитесь!
— Лишь для того, Ваше Величество, чтобы избавить вас от необходимости возвращаться к этому делу. Одно лишь ваше слово сегодня — и все будет кончено; вы никогда больше не услышите об этом винограднике, тогда как…
— Понимаю, — проговорил король.
Написав приказ, он поставил под ним свою подпись, приложил печать и передал документ Вендрамину.
В этот момент в дверь тихонько постучался привратник:
— Секретарь главного судьи просит короля немедленно его принять.
Король и Луиджи обменялись недоуменными взглядами.
Глава XVII. Под люстрой
Полагая, что речь идет о подписании некого процессуального документа, принять секретаря суда король не спешил.
Даже Луиджи не придал приходу помощника судьи особого значения.
Чувства же секретаря пребывали в полном смятении — не каждый день доводится встречаться с коронованной особой.
Секретарь судя никогда не говорил ни с Франческо, ни с каким-либо другим королем; стоило ему подумать о том, что вскоре придется предстать перед его величеством, — и сердце его начинало стучать не хуже молота; кроме того, он испытывал вполне объяснимое беспокойство.
Как воспримут во дворце донос, столь серьезный и компрометирующий?
Примет ли его сам король, или ему удастся переговорить лишь с каким-нибудь придворным честолюбцем, который пожелает использовать столь ценную информацию в собственных корыстных целях?
Такие мысли крутились у него в голове, когда он заметил вышедшего в прихожую метра Вендрамина, который, не без тревоги, спрашивал себя, что делает во дворце этот встречавшийся ему в тюрьме малый.
— А, синьор секретарь суда, — сказал он, — как приятно вновь вас видеть!
Секретарь узнал капуцина, или, по крайней мере, решил, что узнал, но слова не шли ему на язык.
Совершенно ошеломленный, с открытым ртом, он смотрел на монаха и не знал, что сказать; увидеть священника во дворце он явно не ожидал.
— Уж не привел ли вас сюда, случаем, тот же повод, что и меня? — тонко спросил Вендрамин.
Секретарь задумался.
«А вдруг ему стало известно то же, что и мне, и он опередил меня в моих намерениях?»
Он слегка побледнел.
— А по какой причине здесь вы, преподобный отец? — спросил он. — Просветите меня. Если окажется, что мы здесь по одному и тому же делу, я вам это скажу.
— Гм, — пробормотал Вендрамин. — Дело серьезное, и я не думаю, что вправе посвящать вас в него.
Секретарь вздрогнул.
«Серьезное! — подумал он. — Значит, он обо всем догадался!»
Вендрамин продолжал:
— Тем не менее я могу дать вам небольшую подсказку; это касается маркизы.
— Ах! Боже мой!
— И пытки!
— Дева Мария! И я здесь по той же причине!
