— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что этот синьор умер потому, что вел себя чересчур нагло.
— Поподробнее не расскажешь?
— Охотно, сир. К тому же все это касается и вас, пусть и косвенно.
— Право же!..
— Своим поведением господин Гаэтан посмел поставить под сомнение личное счастье ваш Его Величества. Беспримерная наглость!..
На лице короля отразилось изумление.
— Когда я назову вам имя убийцы, сир, — продолжал Луиджи, — вы поймете смысл сказанного мною.
— Не знаю, что и думать… Но говори же!
— Дело в том, сир, что синьор Гаэтан был убит по приказу герцогини Х***.
— Полноте!
— Да, сир, герцогини X***, вы не ослышались. Этот негодяй досаждал ей, неотвязно ее преследовал, угрожал, и тогда…
— Но почему она не сказала об этом мне?
— Ох, сир, будучи женщиной неглупой, герцогиня, конечно же, понимала, что Ваше Величество не смогут за нее отомстить, не скомпрометировав свое королевское достоинство. Если бы вы выслали Гаэтана из Неаполя, нашлись бы такие, кто пожелали бы докопаться до причин подобного решения, а это неизбежно привело бы к скандалу.
— Ты уверен в своих выводах?
— Абсолютно, сир…
Просияв, король направился к своему сундуку, вытащил увесистый мешочек с пиастрами и передал его министру.
— Купи какое-нибудь красивое ожерелье на свой выбор и отнеси его этой очаровательной герцогине. Заверь ее, что никаких неприятных последствий это дело иметь не будет.
— Хорошо, сир.
Менее чем через час Луиджи уже стоял у дома герцогини.
Как мы помним, накануне горничная от имени хозяйки приказала прислуге веселиться в городе до упаду, поэтому на звонок министра никто из слуг не откликнулся.
Луиджи позвонил еще раз.
На сей раз, полусонный и еще не совсем протрезвевший, к воротам подошел привратник.
Двор был безлюден; в коридорах и на лестницах Луиджи также никого не встретил.
— Что все это означает? — прошептал он.
И тут его осенило: убийство произошло здесь, в этом доме — отсюда и отсутствие слуг.
Теперь, правда, это уже не имело значения, и министр позвонил в колокольчик — наудачу.
Прибежала горничная.
— Ах, малышка, — промолвил Луиджи, увидев ее, — я уж было решил, что в доме и вовсе никого нет.
— Могу же я, ваше превосходительство, — отвечала она с апломбом, — посвятить свободное от работы время личной жизни?
И, присев в реверансе, она спросила:
— Что желает господин?
— Поговорить с твоей хозяйкой.
— Дело срочное?
— Боюсь, что да.
— Я доложу ей о вашем приходе.
И без какого-либо смущения она прошла через гостиную и будуар в спальню.
— Не могли бы ваше превосходительство подождать в гостиной? — сказала девчушка, вернувшись. — Мадам еще спит.
Луиджи вынужден был повиноваться…
Герцогиню и Паоло разбудил чей-то тоненький голосок:
— Мадам! Проснитесь!
Молодая женщина открыла глаза.
— Скорее! Одевайтесь!
— Что случилось?
— Пришел министр полиции.
Молодая женщина побледнела.
— Вам не о чем беспокоиться, — произнесла горничная.
— Но вдруг он пожелает произвести обыск?
— Ну и пусть!
— Но Паоло…
— Это ваша подруга.
— Подруга?
— Да, мадам. Я помогу ему немного изменить внешность, а вы в разговоре с министром невзначай оброните, что у вас гостит одна из подруг; если у короля появились какие-то подозрения, если вдруг он в курсе наших секретов, то пусть уж лучше они обнаружат у вас женщину, а не мужчину.
— Мне бы твою отвагу!
— Поспешите же, мадам.
Герцогиня быстренько оделась и привела себя в порядок.
Что до Паоло, то он с улыбкой отдал себя в руки горничной, которая расчесала его длинные волосы, завила их и уложила в шиньон, слегка подкрасила его брови и ресницы, а затем надела на него пеньюар и чепчик.
Даже Вендрамин не узнал Паоло!
Люсиль вернулась в гостиную.
— Мадам, — сказала она, — ваша подруга проснулась и желает вас видеть; что ей ответить?
Герцогиня на тот момент едва перекинулась с министром парой слов и не успела выяснить, с какой целью он явился.
— Я скоро освобожусь, — проговорила она. — Пусть подождет, проказница.
Представить Паоло министру она не осмеливалась, но тот, по совету Люсиль, сам с игривым видом вышел в гостиную, держа на руке попугая, которого принесла горничная.
Он вплыл в салон, словно ветреная девчушка, озадаченный, остановился перед министром, опустил глаза и залился румянцем.
Герцогиня быстро поняла, что от нее требуется.
— Милочка, — сказала она, вставая и целуя Паоло в лоб, — позволь мне закончить разговор с господином министром. Через пару минут я буду в твоем полном распоряжении.
И, после того как Паоло удалился, она заметила:
— Это дражайшее дитя — восхитительное создание, которое я безумно люблю. Посреди моего одиночества она мне — все равно что сестра.
Вся разыгранная сцена показалась Луиджи вполне естественной.
Герцогиня, однако, выглядела немного смущенной, что не могло ускользнуть от министра; но он довольствовался тем, что, сам того не желая, выстроил по этому поводу массу догадок.
— А вдруг… — подумал он.
И он улыбнулся.
— Госпожа герцогиня, — сказал он, — как я уже имел честь вам сказать, я здесь по поручению короля.
Молодая женщина слегка побледнела.
— Его величество, — продолжал Луиджи, — посылают вам этот подарок и просили меня заверить вас в том, что вам нечего опасаться в связи с тем, что произошло прошлой ночью.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила герцогиня, вздрогнув.
— Все и ничего, сударыня. Если вы захотите выслушать мой рассказ, я к вашим услугам; если же, напротив, вы пожелаете, чтобы я промолчал, я буду нем как рыба.
Собрав всю свою волю в кулак, молодая женщина произнесла с усилием:
— Говорите, сударь.
— Ничего не тая?
— Да, сударь.
— Сударыня, — сказал Луиджи, — прежде всего я должен сказать, что вы — более королева, чем таковой выглядите, и для того, чтобы стать ею в глазах других, вам не хватает отнюдь не величественности, а диадемы.
