Подобная система, гораздо более удобная, нежели винтовая, начала применяться менее десяти лет тому назад.
Топка котла парохода оснащена колосниковой решеткой, вследствие чего в ней можно сжигать не только уголь, но и дрова, растительное масло и нефть.
К тому же на судне установлен специальный аппарат, с помощью которого команда, воздействуя на рычаги, может добавлять кораблю хода, что дает значительную экономию горючего.
Этот остававшийся загадкой для нашей эскадры пароход обладал и прочими преимуществами.
Палуба его была защищена от попадания любого типа снарядов.
Его артиллерия, состоявшая всего из четырех орудий, размещалась на палубе и была прикрыта небольшими башенками.
В обычную погоду башни и орудия спускались через люки на нижнюю палубу.
Дымовая труба могла складываться, становясь практически незаметной, и тогда корабль начинал походить на обычный парусник.
Все приводилось в движение паровым двигателем и было тщательно продумано.
Став на курс, корабль летел вперед под парусом с поразительной скоростью; паровая машина запускалась лишь во время баталий и при встречном ветре.
На борту царил совершенный порядок; дисциплина и подчинение были полными.
С подобными матросами и артиллерией, которая за счет огромных ядер пускала ко дну любые линкоры, Паоло была не страшна и целая эскадра.
При желании он мог как спокойно уйти от погони, так и принять бой: находясь на значительном расстоянии от противника, он легко сокрушал врага, чьи ядра просто-напросто не долетали до цели.
Кроме того, спереди судно было оснащено крайне эффективным в бою средством — железным тараном.
С этим орудием пароход Паоло, врезаясь во вражеские суда на полной скорости, рассекал их надвое.
Имелись на пароходе и четыре непотопляемые шлюпки, также работавшие на паровом двигателе; от артиллерии неприятеля их защищала броня.
Мы не станем подробно останавливаться на тысяче деталях корабля подобного типа; по ходу повествования читатель сможет сам оценить этот шедевр кораблестроения.
В три часа утра Паоло приказал поднять якорь, и пароход стремительно покинул порт.
Алжир еще спал.
Надувавший паруса боковой ветер лишь добавил кораблю скорости, которая достигала двадцати одного узла в час.
Во время путешествия молодой капитан задействовал всю свою команду; все до единого не покладая рук занимались самыми различными приготовлениями.
Когда вдали показался Неаполь, два капитана и Вендрамин, который был никем иерархически, но реально значил для корабля очень много, находились в полуюте.
— Как думаешь ее спасать? — спросил Людовик, любуясь великолепной панорамой залива Байя.
— Мой дорогой друг, — отвечал Паоло, — у нас на борту триста человек, лучшие из лучших. Я могу всех их обеспечить пистолет-револьверами с шестизарядными барабанами. Кроме того, у нас имеется столько же ружей, перезаряжающихся через затвор и выпускающих до тринадцати пуль в минуту. Они изготовлены по образцу ружей некого Дрейзе, который предлагал свое изобретение всем европейским правительствам, но пока сумел заинтересовать своим оружием лишь Пруссию; с ними сто человек стоят тысячи. Наконец, у меня есть корабль, Вендрамин и лаццарони Неаполя. Забыть они меня не могли; для них я навсегда останусь Королем набережных. Даю тебе слово: со всем этим король Неаполя как миленький отдаст мне маркизу.
И, произнеся эти слова, Паоло принялся распределять роли.
Глава XVII. В Неаполе
В тот день, около полудня, в порту Неаполя царило крайнее смятение.
Вызвано оно было двумя событиями: приходом корабля и прибытием юноши.
Корабль был парусником, принадлежащим одному богатому англичанину — по слухам, он, совсем еще юноша, был сыном некого лорда, — которого сопровождал наставник.
Ученик и учитель путешествовали по миру на большой прогулочной яхте.
Сему факту мало кто удивился: ни для кого не секрет, что некоторые члены британской аристократии владеют огромными состояниями, так что к путешествующим на бригах отпрыскам знаменитых фамилий Неаполь был привычен.
Но никогда еще джентльмены не заходили в местный порт на столь красивом судне.
Сошедшие на землю матросы носили костюмы английских моряков, те же, что оставались на борту, были в традиционных куртках и беретах.
Наставник и его ученик нанесли визит послу своей страны.
Тот оказал самый теплый прием путешественникам, имевшим при себе великолепные рекомендации от консулов множества городов, среди которых были Тунис, Алжир, Танжер, Фес и Марокко.
Все эти документы несли на себе наилучшие марки и печати и были подписаны самыми красивыми росчерками.
После этого визита посол сообщил своему окружению, а то разнесло эту весть повсюду, что удостоивший его своим посещением молодой человек был единственным сыном одного из самых влиятельных навабов Индии, а не англичанином, как многие думали прежде.
Будучи наследным принцем огромных территорий, этот юноша был послан отцом в Европу с целью знакомства с западными привычками и цивилизацией.
Обладатель огромного состояния, он намеревался потратить в Неаполе кучу денег и дать множество празднеств.
Этим объяснялось наличие на борту матросов с темной и смуглой кожей, одетых на восточный манер.
В городе только и судачили, что об этом юном принце, прекрасном в его парадном европейском костюме и, должно быть, еще более восхитительном в его индийском платье.
Поговаривали, что в Индии он был при драматических обстоятельствах спасен одним неаполитанским юношей, которого принц щедро вознаградил и назначил помощником капитана своего корабля.
Удивительные слухи распускались об этом юноше, сыне Неаполя, некогда известном в порту под именем Короля набережных.
Вот что рассказывал и пересказывал буржуазный, лавочный, аристократичный Неаполь.
В порту был великий праздник.
Паоло встречало все семейство Вендраминов.
Он возвращался простым рыбаком, в красной рубахе и фригийском колпаке, но весь увешанный драгоценностями.
Рядом, тоже в рыбацких одеждах и сверкающий целой россыпью камней, держался Вендрамин.
В карманах Паоло звенело золото, на которое можно было купить самых принципиальных жителей Неаполя, если таковые в этом городе вообще имелись, в чем приходилось сомневаться.
Принимали его как Мессию, Вендрамина — как его пророка.
Сначала семья, затем родня, затем соседи, затем весь порт собрался на пристани.
Предстань Король набережных перед соотечественниками в униформе офицера торгового флота, он скорее потерял бы, нежели приобрел в глазах черни.
