— Ваше Величество понимают, что я выражаюсь фигурально. У нас есть абсолютная уверенность, что одна из участниц этого тайного общества высадилась накануне в Неаполе. Мы ее выследили и даже имеем приметы.
— Приметы? Ну-ка, ну-ка…
— Это женщина среднего роста.
— И все?
— Ну… э…
— Блондинка или брюнетка?
— Волосы ее скрывала мантилья.
— Полная или худая?
— Она была в плаще.
— Хорошенькая или уродина?
— Лицо ее было закрыто вуалью.
Король рассмеялся.
— Ваше Величество…
— Но, болван, все, что ты знаешь, это лишь то, что она была среднего роста… А что, если она была в туфлях на высоких каблуках или толстой подошве? Твои агенты ведь не заглядывали ей под юбки?
— Сир, однажды мои люди уже сорвали маску с одной женщины в надежде обнаружить под ней одну из тех проклятых карбонариев, что причинили нам столько вреда…
— И то оказалась принцесса Ламбелла, переодетой вышедшая в город в поисках любовных приключений… Мне это известно.
— Сир, мне тогда крепко от вас досталось.
— И поделом.
— Я наказал своих людей.
— И правильно сделал.
— С тех пор они не решаются срывать вуали.
Король пожал плечами.
— Герцог, — промолвил он, — сбир — это человек, у которого есть рука и плечи. Плечи — для того чтобы получать град ударов палкой в случае, если он имел дерзость вызвать скандал, воспрепятствовав амурным делам принцессы, рука — для того чтобы получать зарплату, но лишь в том случае, если он задержал члена одного из тайных обществ. Так вот, я подозреваю, что вам больше нравится как машут палкой, чем развязывать тесьму на вашем кошельке… моем кошельке.
— Уж не думает ли Ваше Величество…
— Я уверен, что ты меня обворовываешь, герцог, но не могу тебя наказать, бедный мой Корнарини. Ты не достоин того, чтобы быть обезглавленным. Это казнь для человека благородного, и такой презренный трус, как ты, ее не заслуживает… С другой стороны, герцогов не вешают, поэтому я тебя и не наказываю. Но, похоже, мне все-таки следует подобрать для тебя подходящую смерть… Однако вернемся к этой женщине. Как ты собираешься ее брать?
— Сир, — проговорил обиженный выпадом короля герцог, — на сей раз Ваше Величество будет довольно… Я разработал отличный план.
— Неужели?
— Прежде всего я постарался не допустить утечки имеющихся у нас сведений и уверен, что эта женщина и не подозревает, что мы взяли след.
— Хорошо, — сказал король. — Вот только кажется мне, что это была не твоя идея.
Герцог покраснел, но продолжал:
— Мы убеждены, что она приплыла на корабле, который под американским флагом стоит сейчас в открытом море, вне наших вод.
— Эти американцы! — проворчал король. — Вечно лезут во все, что их не касается!
— Полагаю, интересующая нас женщина в один из погожих деньков попытается на лодке добраться до шхуны, которая ожидает ее вне пределов нашей морской юрисдикции.
— Ты сам до этого додумался?
— Сир, на службе Вашему Величеству самым глупым приходят в голову блестящие мысли.
— Определенно, — пробормотал король, — льстец в тебе преобладает над министром.
— Могу предположить, что для того, чтобы не привлекать к себе внимание, эта женщина переоденется в матроса. Я уже приказал усилить наблюдение за портом: все курсирующие вдоль берега шлюпки находятся под неусыпным контролем наших агентов. По моему распоряжению, особое внимание они уделяют молодым мужчинам, которые могут оказаться женщинами.
— Великолепно!.. Вот уж действительно, Корнарини, повезло тебе так повезло — мало того, что родился герцогом, так еще и самодержца в правителях имеешь.
— Не понимаю, к чему вы клоните, сир?
— Да к тому, что ты бы никогда не стал министром, не имей своего имени, и не будь я абсолютным властителем. При демократическом режиме министром был бы твой скромный заместитель, Луиджи Фаринелли, тот сообразительный юноша, что подкидывает тебе идеи и выдумывает за тебя планы.
— Я рад, что Ваше Величество так ценят этого юношу, — сказал министр, проглотив оскорбление. — Мне он тоже нравится, и я не премину выказать ему свое особое расположение.
— Но не слишком особое, герцог! — строго промолвил король и повторил: — Не слишком особое… Ступай.
Почтительно поклонившись, Корнарини удалился.
Вернувшись к себе, он вызвал заместителя.
— Король желает видеть результаты, маэстро Луиджи. Завалите дело — отправитесь на каторгу. Я вас предупредил.
— А не обещал ли король осыпать дублонами того, кто поймает эту женщину?
— Изволишь шутить, негодяй?
— Простите, ваше превосходительство.
И, щелкнув каблуками, офицер полиции ретировался.
Ладно скроенный, смелый, слишком красивый для сбира, Луиджи был тщеславен, любил деньги и хотел преуспеть в жизни. Он был негодяем, сутенером, ничтожеством, но мало чего боялся.
— Похоже, пришло время покончить с этим раз и навсегда, — прошептал он, выйдя от министра.
Спустя четверть часа Луиджи стоял перед королем.
— Сир, — сказал он, — позвольте мне быть с вами откровенным, это касается моей службы вам.
— Говори! — молвил король.
— Сир, я — один из тех, что призваны следить за порядком в Неаполе, и, должен признаться, обеспечить его нам удается не всегда.
— Думаешь, я этого не знаю?
— Нет, сир. На моих плечах еще осталось одно из свидетельств того, что Ваше Величество не очень довольны своими сбирами.
— Тебя били?
— Да, сир.
— Но ты, однако же, не простой сбир. Я не желаю, чтобы высшие полицейские чины постигла участь их подчиненных.
— Вы правы, Ваше Величество. Но, если позволите заметить, полиция есть не что иное, как армия, ведущая особую войну с врагами государства внутри королевства.
— Лучше и не выразишься!
— Вы слишком добры, Ваше Величество. Так вот: войну эту мы ведем плохо, так как ей недостает нервов
[7].
— Ты хочешь сказать, герцог вам не платит?
— И правильно делает, — смело отвечал сбир. — На его месте я поступал бы так же.
На лице короля отразилось непонимание.
— Сир, все стремятся к богатству — как великие мира сего, так и простой народ. Короли крадут провинции у своих соседей, министры — деньги у своих королей, крестьянин — курицу у себе подобного.
