Паоло понял…
Он вскочил на ноги, словно приведенный в движение пружиной.
— Я вам верю, — проговорил он.
— Хорошо! — просто промолвил еврей. — Осталось сказать, что мне от тебя нужно. Ты будешь действием, я — мыслью. Ты будешь руками, я — головой. Я желаю всем повелевать на земле, стать властителем мира. Ты мне его завоюешь, и мы поделим с тобой власть. Вечная молодость… Золото… Ум и сила… Только подумай, какая участь нас ждет!
Паоло слушал, затаив дыхание.
Иаков преобразился и дрожал, словно лира; из старой головы ключом били молодые идеи, в одряхлевшей груди билось горячее сердце, лицо его сияло.
— Если бы вместо резекции костей, которая является довольно мучительной операцией, мне удалось бы обновлять их за счет внутренней абсорбции, проблема была бы окончательно решена.
Восхищенный, Паоло погрузился в далекие горизонты этого светлого будущего.
Но внезапно Иакова охватило глубочайшее волнение; сперва он затрясся, а затем замер на месте. Паоло показалось, что еврей умрет стоя, так исказилось лицо старца; он был похож на один из тех трупов, которых контакт с электрической нитью гальванизирует, заставляет вздрогнуть и выпрямляет, застывших, мертвенно-бледных…
Чрезмерно увеличившиеся глаза начали постепенно выкатываться из орбит, производя на Паоло эффект огней, светящихся на дне колодца.
Иаков хотел что-то сказать, но это было невозможно.
Беловатая пена выступила на его устах, заливая посеребренную бороду, и, словно пораженный молнией, он упал на пол.
При падении он потянул за собой лампу, которая погасла, и в комнате воцарилась полная тьма; посреди сумерек обрисовались фантастичные кости огромных мастодонтов, гигантских рептилий, громадных птиц, всех этих скелетов из допотопного мира, которыми был под завязку забит просторный кабинет.
У ног Корсара лежало безжизненное тело столетнего старца.
Протяжно завыл пес, до смерти напугав Паоло.
То была огромная черная борзая, оплакивавшая своего хозяина…
Глава IV. Черная гадюка
Вся эта сцена длилась не более нескольких секунд, так как на лай собаки прибежали с факелами Ноэми и ее сестра, и Паоло помог им поднять Иакова.
Старый еврей был жив.
Заметив испуг и обеспокоенность Корсара, Ноэми поспешила его успокоить.
— Не волнуйтесь, это ерунда; жизни дедушки ничто не угрожает. У него часто бывают подобные припадки, но вскоре он придет в себя.
Ее сестра влила в рот старцу несколько капель жидкости, содержавшейся во флаконе, который, как показалось Паоло, был выдолблен в сердолике.
Должно быть, то было сильнодействующее укрепляющее средство, так как Иаков внезапно вышел из обморока и уже через несколько секунд выглядел так, словно ничего необычного и не произошло.
Поцеловав внучек в лоб, он тотчас же их спровадил.
На сей раз сомнений не было: уходя, Ноэми ему улыбнулась.
— У меня часто случаются подобные приступы, — промолвил еврей, — так что в будущем им не удивляйся. Но продолжим. Ты понял мою цель, мои устремления?
— Да, — сказал Корсар. — Но почему ты обратил свое внимание именно на меня, а не на кого-либо другого?
— Потому что мне нужен ученик, достойный меня, и мне долго не удавалось найти подходящего. Решительность нечасто сочетается с глубочайшим умом в одном человеке. В тебе такого сочетания тоже нет, но у меня нет сомнений в том, что ты станешь тем идеальным типом, о котором я мечтал. Во время первого твоего подвига я изучал тебя посредством френологии и физиогномики, наук, столь хорошо нами изученных за последние несколько столетий. Галль и Лаватер — дети по сравнению со мной; я обобщил наблюдения двадцати поколений ученых. Помнишь, как однажды вы с твоим другом-провансальцем уснули в мавританском кафе?
— Действительно, было такое.
— Это я приказал хозяину заведения дать вам содержащего опий табаку, и тщательно тебя обследовал. Мой осмотр показал, что я нашел нужного мне человека, а жизнь лишь подтвердила мои ожидания.
Иаков улыбнулся.
— Наблюдать за юношей! Мужчина, чтобы быть счастливым, по-настоящему счастливым, должен иметь только одну страсть, одну-единственную, такую, которой хотелось бы отдаться безоглядно. Тот, кто проматывает свои способности в различных утехах, — безумец, который никогда не достигнет истинного наслаждения. Но вот вопрос: какую страсть выбрать? Любовь? Наши способности ее ограничивают. Жадность? Она для меня бесцельна, ведь у меня будет все золото мира. Лишь слава, неутолимая слава, может занять вечную жизнь. Слава никогда не может наскучить. Слава — это навсегда. Слава есть источник, единственный источник неиссякаемых радостей, единственная страсть. Вот заполучу я землю — мне захочется неба. Вселенная бесконечна. Бесконечным будет и мое властолюбие. Бесконечной будет и моя слава. По сути, основа любого божества, придуманного человеком, есть неизмеримая слава. Бог — это слава. Даже дьявол восстает лишь ради славы. Слава лежит в основе всего великого.
Паоло принялся мечтать.
Иаков ткнул в него пальцем.
— Не время витать в облаках, — сказал он. — Тебе следует быть готовым к долгому путешествию.
— Мы уезжаем?
— Да. В Сахару.
— Что мы там забыли?
— Вскоре узнаешь. Ты можешь умереть.
— Это правда. Что я должен делать?
— Оставаться корсаром. Ты должен закалить свое мужество, научиться ничего не бояться. Для той роли, которая тебе предназначена, имя твое должно греметь на всю Европу. Но знай: на кону стоит твоя жизнь. Я могу помешать человеку умереть от болезни, но я не могу помешать ему оказаться разрубленным надвое ядром.
— Это точно! — заметил Паоло.
— Как бы то ни было, мне нужен человек, всегда готовый жертвовать собой ради моего дела. Мне нужна сабля, наконец. Я не могу позволить себе погибнуть от пули, в результате кораблекрушения или несчастного случая, раз уж мне суждено обладать секретом вечной молодости. Я сохраню тебе восемнадцать, или двадцать, или тридцать, или же сто лет, лишь в том случае, если тебя не убьет какой-нибудь снаряд, кинжал или стихийное бедствие на суше либо же на море. Ты будешь бравировать опасностями, которым не желаю подвергать себя я. Я предлагаю тебе честный уговор. Я избавляю тебя от старости или же смерти по болезни, а ты меня — от опасности погибнуть от ножа или же пули, сгинуть в морской пучине или же в огне.
— Я согласен! — восторженно воскликнул Паоло и протянул еврею руку, которую тот с радостью пожал.
Иаков продолжал:
— Только запомни, что я — человек эгоистичный, ужасно эгоистичный, и тебе не за что меня благодарить. Моя личная выгода — вот то единственное, что мною руководит. Тем не менее должен признать — и это меня удивляет, — что я питаю к тебе определенную слабость. Я-то полагал, что во мне давно угасли все эти глупые чувства дружбы, преданности, нежности, любви, оказывается — нет; что-то в моей душе еще осталось.
