Паоло достойно перенес это унижение.
На следующее утро он вновь был весел и ни словом не обмолвился о случившемся накануне.
Он был дежурным по камбузу и как следствие отвечал за вино и общий стол.
Капитана и его помощника Паоло обслуживал на час раньше матросов.
— А у него есть характер, — перешептывались те, слыша, как юнга напевает что-то себе под нос, — у этого паренька.
А капитан накручивал на палец усы, говоря помощнику:
— Ничего, скоро явится чистить мне одежду и заправлять постель и даже не пикнет! Денщик из него выйдет отменный!
— Я бы и сам не прочь приручить этого щенка! — заметил походивший на английского дога помощник, который дезертировал из флота его британского величества после обвинения в баратрии. — После вас, разумеется, капитан.
— На обратном пути, когда повезем негров. Думаю, к тому времени этот Паоло мне уже наскучит, и ты сможешь забрать его себе в услужение.
— Благодарю вас, капитан. Но пройдемте к столу, обед уже подан.
Они больше пили, нежели ели, дымя как паровозы — испанец курил сигареты, англичанин — сигары, — после чего задремали.
Матросы, видя их развалившимися на банках, говорили друг другу:
— Опять напились, черти!
Но на рабовладельческих судах офицеры — это вам не какие-нибудь пансионеры, и команду не возмущает пьянство начальства.
Один из матросов стоял за штурвалом, другой, тот, что был ранен, отдыхал в своем гамаке, еще пятеро хлебали суп.
— Если желаете, — сказал им новоявленный юнга, — могу принести и вам выпить — офицеры-то спят. Там еще осталось достаточно рома; стащу бутылку ямайского — авось и не заметят.
— Да капитан, если узнает, из тебя всю душу вытрясет!
— С чего бы? Мы ж с ним как-никак вскоре должны подружиться…
И Паоло прошмыгнул в каюту достопочтенного капитана и, вернувшись с бутылкой, разлил ром по стаканам.
— А малый-то не промах! — говорили эти морские волки, восхищаясь наглостью Паоло.
И началась пьянка…
Паоло дважды еще возвращался к корзинам капитана брига, так что через час все матросы, за исключением того, что стоял за штурвалом, уже дрыхли на палубе.
Подойдя к рулевому, Паоло протянул ему стакан ямайского.
— Вот, выпей! — сказал он. — Пара глотков тебя не убьют!
Здравое зерно в этих словах имелось, к тому же рулевой обожал хороший ром. Он выпил. А Паоло между тем всадил ему нож между лопаток. Бедняга упал замертво.
Юноша закрепил штурвал двойными канатами, а затем подошел к помощнику капитана.
Лезвие вошло глубоко в сердце английскому догу, который лишь приглушенно вскрикнул под рукой Паоло, заткнувшей ему рот.
Команда была слишком пьяна, чтобы вызывать опасения, и Паоло окинул взглядом капитана — тот крепко спал.
— Этот еще может подождать, — прошептал юноша.
Вооружившись вагой, он проломил череп двум марсовым, храпевшим на корме.
Далее настал черед тех трех, что спали под бизанью, — им он тоже пробил головы. Одни из матросов, правда, очнулся и попытался встать, но тотчас же обрушился на палубу, словно бык под дубиной мясника. Спустившись на нижнюю палубу, Паоло отправил на тот свет раненого.
Оставался капитан.
Запасшись на всякий случай пистолетом, юноша крепко связал спящего по рукам и ногам пеньковым тросом на его банке.
Придя в чувство, испанец попытался вскочить, разорвать сковывавшие его узы, позвать на помощь.
Паоло рассмеялся.
— Можешь кричать и брызгать слюной сколько угодно, тебя здесь все равно уже никто не слышит, — сказал он и добавил: — Я решил не ждать три дня.
И он нанес испанцу ужасные увечья, после чего оставил его умирать. Агония несчастного длилась двое суток.
Юноша побросал трупы в море, прислушиваясь время от времени к хрипам капитана, а затем выдраил палубу и привел все в порядок.
Потом убрал парочку парусов, установил точное местонахождение судна и взял курс на Алжир.
Он был очень осторожен и совсем не спал, лишь изредка проваливаясь в дремоту.
Капитан умер, когда до берега оставалось всего ничего, и Паоло сбросил тело в воду.
Ему повезло: дул попутный ветер, погода стояла ясная, и в порт Алжира он прибыл без каких-либо серьезных происшествий.
Велико же было удивление офицеров дея, когда они увидели, что кораблем управляет юнга!
Судно остановилось посреди порта, и морские офицеры дея поднялись на его борт, чтобы узнать причину этого странного прибытия.
Они были встречены Паоло, который прилично говорил по-итальянски, по-испански и по-французски, но не знал ни слова по-арабски.
Позвали переводчика, на вопросы которого юноша отвечал следующее:
— Я желаю быть корсаром. Этот бриг я захватил в одиночку. В Алжире хочу набрать команду и заняться каперством под флагом дея.
Говорить что-либо еще Паоло упорно отказывался.
Его доставили на берег, разрешив сохранить при себе все золото, какое было у него в поясе, но бейлиф конфисковал судно и весь имевшийся на нем груз, несмотря на протесты Паоло, который, в силу своей привычки говорить с монархами, настаивал на аудиенции у дея.
Хуссейн
[19] согласился рассмотреть дело юноши еще и потому, что наиболее могущественные мусульманские правители любят вершить правосудие лично.
Дею Алжира было любопытно взглянуть на юнгу, который в одиночку захватил корабль и хранил по этому поводу странное молчание.
«Уж я-то заставлю его говорить», — думал Хуссейн.
И в один из тех дней, когда дей, окруженный охраной и придворными, выносил решения в своей крепости, он затребовал к себе просившего об аудиенции юнгу, и Паоло предстал перед ним.
Приемы у дея Хуссейна проходили просто, но величественно.
Этот грозный правитель, из простого янычара сделавшийся королем, восседал на ковре, разостланном посреди просторного двора, в тени столетнего дерева.
То был человек спокойный и в то же время решительный. Поговаривали, он был горазд на жестокости, которые заставляли людей дрожать и вызывали у них возмущение, но не менее часто совершал Хуссейн и благородные поступки, за которые жители Алжира были готовы многое ему простить.
