Под черными волосами, каскадами спадавшими на белые плечи, она была невероятно красива.
— Знаешь, — проговорил он, — у твоих ног — для контраста — я нарисую отвратительных морских чудовищ, голову твою украшу водорослями, и у тебя будут все атрибуты королевы, командующей морями и бурями. Это будет чудесно!
И с лампой в руке он оглядел ее.
Восхищение художника!
Эти безупречные линии, о которых он даже не догадывался — пусть и обладал ею несколько часов тому назад, — эти приятные формы, целомудренные и в то же время сладострастные, ввергли его в молчаливое созерцание; то был уже не мужчина, любящий женщину, а поэт, влюбленный в тип, в котором реализовался идеал совершенства.
Опустившись на одно колено, он склонился над ее рукой и с почтительной горячностью припал к ней губами.
Так бы поступил обожатель античной Венеры.
Но она, сперва изумленная, заставила его подняться, рассмеявшись над этим экстазом художника.
Этот смех вернул Паоло с небес на землю.
— Ты была для меня богиней! — прошептал он. — Зачем нужно было разрушать иллюзию и вновь становиться женщиной?
— Затем, — промолвила она, — что мне вовсе не нужны все эти почтительные обожания поэта; мне больше нравится страстная нежность мужчины.
Статуя закрылась покрывалом.
Он был опьянен этим зрелищем.
— Давайте-ка, господин поэт, — сказала она, — возвращайтесь к реальности. Ваши одеяла еще влажные; их нужно высушить, для чего нам потребуется огонь.
Он подчинился машинально; перед глазами все еще стояло видение, исчезнувшее под складками материи. Но то были лишь сожаления творца, так как, завернутая в платье, маркиза выглядела еще более соблазнительной, а вид ее обнаженной ножки, выглядывавшей из-под юбки, пробуждал в нем уснувшего любовника.
Вот о чем он думал, раздувая огонь, который быстро воспылал, испуская клубы дыма.
— Боже мой, — заметила маркиза, — от этого чертова огня мы здесь задохнемся.
— Ложись рядом со мной; сейчас дым поднимется. Воздух-то до нас откуда-то доходит; откуда идет — туда же и уйдет.
Действительно, когда огонь разгорелся как следует, то стал более чистым; что до дыма, то он исчезал через имевшиеся в горной породе трещины.
— Гляжу я на костер, — промолвила маркиза, — и кажется мне, что сейчас зима, и сидим мы у избушки какого-нибудь рыбака или лесоруба.
— Я тоже об этом подумал, — улыбнулся Паоло.
Долго они так сидели: он — положив голову на колени молодой женщине; она — сделав для него на коленях подушку из своих рук.
Затем Паоло проводил Луизу к ложу, которое, казалось, дожидалось их в углу грота, и, утомленные, они практически моментально уснули.
Проснулись они бодрыми и веселыми и несколько минут предавались тем свежим и радостным утренним шалостям, которые случаются у молодых любовников.
Она походила на горлицу, донимаемую молодым ястребом.
Затем в голову Паоло пришла одна мысль и, сплавав на бриг, он вернулся с длинной проволокой; он уже легко находил проход повсюду и ориентировался под водой не хуже, чем на земле. Матросы никогда не уходят в плавание без проволоки — она позволяет им в море не оставаться без любимого матлота.
По возвращении Паоло покопался в песке и вскоре уже имел в своем распоряжении несколько червей, на которых так падки рыбы.
Наживив червяка на проволоку, он забросил ее в воду, так далеко под скалы, как только смог: он решил, что рыбы там будет в избытке, и не ошибся в своих предположениях.
Уже через пять минут на крючок попалась чудесная дорада, весившая не менее фунта.
На то, чтобы убить рыбину и счистить с нее чешую, у юноши ушло еще с полминуты. Он разжег огонь и на импровизированной решетке, сложенной из выдернутых из досок гвоздей, зажарил добычу. Маркиза нашла ее вкус восхитительной.
Паоло пребывал в отличном настроении.
— По крайней мере, — сказал он, — с голоду в этой пещере мы точно не умрем, разве что в море передохнут все рыбы. И потом, у меня есть идея.
— И какая же?
— Вскоре узнаешь.
— Нет. Сейчас же.
— Ну что ж: я хочу взорвать скалу. Перетащу сюда порох — на бриге осталось еще бочек двадцать, — и мы его как следует высушим, перед тем как использовать. Затем я углублю расселину, которую ты можешь видеть вон там, внизу, заложу в нее порох, и поднесу к нему огонь. Если все пройдет нормально, то взрывом эту горную породу разотрет в порошок.
— Но что будет с нами, несчастный?
— Мы спрячемся в укрытии.
— В каком?
— Еще не знаю; надо будет над этим подумать. Но подрыв — это наш единственный шанс на спасение. Я уже пытался долбить скалу, но даже за год мне в лучшем случае удастся проделать в ней лаз длиною метра в три, не больше.
И, бросившись в воду, он вернулся с бочонком пороха, который еще нужно было высушить.
Весь день и почти всю ночь юноша ломал голову над тем, как защититься от последствий взрыва или скорее взрывов, так как он не рассчитывал на то, что проход удастся открыть с первой же попытки.
На следующий день, с рассветом — как известно, утро вечера мудренее, — он вновь принялся исследовать пещеру в поисках подходящего укрытия.
Маркиза, наблюдавшая за Паоло со своего ложа, догадалась о том, что явилось причиной его озабоченности.
— Паоло, — сказала она, вставая и подходя к нему, — я знаю, ты ищешь укрытие, где мы могли бы спрятаться, когда взорвется заряд; если хочешь, могу подкинуть идею.
— Ну конечно! — произнес он.
— Ты не будешь надо мною смеяться?
— Да нет же. Почему я должен над тобою смеяться?
— Потому, что эта моя идея весьма оригинальна.
— Тем лучше… Да говори же наконец.
Она все еще колебалась.
— Ну же, не молчи! — настаивал он.
— Я слышала, — сказала она, — что пушечные ядра не погружаются в воду, но рикошетируют от ее поверхности.
— Так и есть.
— То есть вода оказывает сопротивление снарядам?
— Разумеется. И я уловил твою мысль; она превосходна. Мы укроемся под водой. Дай я тебя поцелую; ты нашла решение проблемы, над которой я бьюсь уже вторые сутки!
— Я так счастлива! — воскликнула она, радостно захлопав в ладоши. — Я боялась, что могу ошибаться!
— Ты ошибаешься так редко, что я немедленно приступлю к работе. А ты мне поможешь. Видишь эту трещину?
— Которую?
— Ту, что идет вдоль линии скал и уходит под воду.
— Да.
