— Дальше будет еще хуже. Нужно еще раз осмотреть пещеру.
И он вернулся к изучению скал, пытаясь отыскать трещины, но между ними не было ни единого разрыва, а свод их и вовсе казался одной каменной глыбой.
Опустившись рядом с Луизой, юноша с грустью протянул ей руку и сказал:
— Похоже, придется смириться со смертью! Камень во много раз тверже моих ногтей; я хотел отвлечь вас от мыслей о предстоящей агонии, но мы ничего, абсолютно ничего не можем поделать.
Маркиза окинула спутника полным бесконечной нежности взглядом и промолвила:
— Я хочу дать вам утешение, которое вам понравится; ведь мы неизбежно умрем от жажды, не так ли?
— Да.
— Что ж, по крайней мере у нас будет час…
И, одарив его необъяснимой улыбкой, она упала в его объятья.
Существуют эстеты сладострастий, которые жаждут любви, ранее им не знакомой; существуют сердца пресыщенные, которые ищут наслаждений под странными формами; другие, вроде некоторых императоров древнего Рима, любили кровавые оргии; нежные вздохи казались им пресными, им нужны были неистовые крики отчаяния и слезы боли.
Человек так создан, что он несет в себе начала всех расстройств рассудка и чувств; не существует людей, которые составляли бы исключение из этого правила.
Воля и образование, которое укрепляет волю, вместе они приглушают дурные инстинкты, но уничтожить их вряд ли возможно. Жизнестойкие корни, притаившиеся в глубине души растут с ужасающей быстротой особенно тогда, когда об их существовании вы уже и думать забыли.
Образование, воспитание и жандармы — вот три противовеса, объединив которые, можно склонить чашу весов на сторону добродетели.
Любовь иногда вспыхивает при самых непредвиденных обстоятельствах, зачастую странных или опасных; так произошло и в этом случае. Ни ее, ни его нельзя было отнести к числу тех пресыщенных людей, которых возбуждает эксцентричная сторона ситуации; и тем не менее они нашли для своей нежности стимул столь страстный, столь сильный, столь непреодолимый в угрожавшей им смерти, что забыли о всякой опасности.
Посреди этого поглотившего их склепа они дарили друг другу невыразимые наслаждения; видения, которые бывают у курильщиков гашиша, стали для них реальностью, и, когда они пробудились наконец, когда, задыхающиеся, разбитые от удовольствия, переглянулись, то в голову им одновременно пришла одна и та же мысль:
«Вот теперь можно и умереть!»
Но смерть не приходит по первому зову; когда ее ждут, ей обычно предшествует агония, ее отвратительный предвестник.
Оба они изнывали от жажды и, осознав, что настал их последний час, настроенные во что бы то ни стало избежать мучений, решили уйти из жизни добровольно.
Она посмотрела на него с грустью, думая, как это, должно быть, ужасно — умереть таким молодым!
И потом, какая страшная смерть!
Утопиться!
Ее переполняла чисто материнская жалость к нему.
— Думаешь, тебе хватит сил продержаться под водой так долго, чтобы потерять сознание? — спросила она.
— Да, — сказал он с безмятежной улыбкой.
— Верю, — молвила она с гордостью, не отводя глаз от его лица. — У тебя железная воля; я же не так отважна. Я хочу, чтобы ты связал меня, чтобы я даже не пыталась избежать смерти, а затем взял на руки и унес в глубь моря. Мы умрем вместе, в последнем объятье.
— Хорошо, — сказал он тихо, но твердо.
Маркиза смотрела на него с восхищением.
«Он даже не взволнован», — сказала она себе.
Вслух же промолвила:
— Позволь мне послушать твое сердце; твое лицо врет. Не могу поверить, что тебя не приводит в отчаяние тот факт, что приходится расставаться с жизнью в столь юном возрасте.
Она припала ухом к его груди: сердце его билось медленно и равномерно, как у человека, остающегося невозмутимым в любой, даже самой опасной, ситуации.
— Теперь я умру счастливой! — воскликнула она. — Мой идеал любви нашел воплощение. А ты, ты ни о чем не жалеешь?
— Нет, — сказал он, — и даже думаю, что лучше умереть, чем жить. У нас никогда не будет часов, подобных тем, которые только что пролетели.
— Ох! — воскликнула она. — Если бы каким-то чудом нам удалось спастись, клянусь тебе, я бы одарила тебя ласками, возможно, и менее страстными, но более нежными — это уж точно.
— Не будем об этом, — сказал он.
И, разорвав носовой платок на тонкие полосы, он связал руки молодой женщине, которая немного побледнела, но не отстранилась.
— А теперь — последний поцелуй, — прошептал Паоло.
Они обменялись этим знаком прощания, а затем он резко поднял ее на руки и понес к пляжу. Он уже собирался броситься в воду, когда вдруг на лоб ему пролилась капля ледяной воды; остановившись, он поднял голову.
— Что с тобой? — спросила маркиза.
— Ничего, — сказал он и шагнул в воду, но она повторила:
— Что с тобой? Я хочу знать.
— Ну ладно, скажу, — произнес он с улыбкой. — Я подумал, что мы могли бы умереть, не мучаясь от жажды; но к чему пить? Это не спасет нас от голода.
Маркиза проявила слабость; смерть ее пугала.
— Я бы с удовольствием промочила горящее горло, — сказала она.
— Как скажешь…
И он вернулся на пляж.
— Где эта вода? — спросила она.
— Там!
И он указал на вершину утеса.
— Иногда в расселинах отвесных скал скапливается дождевая вода, — пояснил он, — которая затем, капля за каплей, доходит до нас.
— Но я не могу ждать так долго.
— Я еще не закончил.
И он продолжал:
— Но, на протяжении веков падая в песок, эти капли должны были остаться там, на определенной глубине; выкопав яму, мы обнаружим воду, если, конечно, под песком имеется прослойка.
— Прекрасно! — воскликнула она. — Как я хочу, чтобы ты оказался прав!
Бедная женщина!
Она любила его, и любой выигранный час казался ей вечностью.
Паоло приступил к работе.
На метровой глубине появилась вода; он позволил яме наполниться, после чего они жадными глотками выпили все до последней капли.
С детской непосредственностью она бросилась ему на шею.
— Ох, как это хорошо — любить! Если бы только мы могли жить!
Эти слова молодой женщины тронули Паоло до глубины души.
— Я осмотрел скалы лишь в центре, — сказал он. — Пойду исследую те, что находятся по краям; может, там они не будут плотными.
Вернулся он быстро.
