— Герцог, вы ошиблись, и мне придется вас наказать… Но кто ты будешь таков, парень?
— Меня величают Королем набережных.
— И заслуженно?
— Сейчас вы сами в этом убедитесь. После вас я являюсь властителем и господином всего портового люда.
И, подбежав к окну, он крикнул во всю глотку:
— Друзья, его величество признает ошибку своего министра, который за эту оплошность будет уволен. Король дарует мне свободу!
Толпа взорвалась приветственными возгласами.
— Да здравствует Франческо! Да здравствует Паоло! Долой Корнарини!
Придя в полный восторг, рыбаки, лаццарони, рабочие начали обниматься, танцевать, горланить песни.
Король слышал слова Паоло.
Нужно было принимать решение; он склонился к милосердию и благоразумно провозгласил Паоло невиновным.
Тем же, кто собрался в огромном и величественном зале дворца, он сказал:
— Vox populi, vox Dei
[17]. Мы, король Неаполя и Сицилии милостью Божьей, заявляли и заявляем следующее:
Наш министр полиции, герцог Корнарини, совершив незаконный арест, отстраняется от исполнения своих функций; он выплатит штраф в размере тысячи дукатов, и на эти деньги в порту для моего народа будет устроен фейерверк, который станет своеобразной компенсацией моим подданным, вынужденным пойти на демонстрацию и ради восстановления справедливости.
Что касается Паоло, то за непристойность, совершенную им в нашем присутствии, мы приговариваем его к наказанию розгами, но подтверждаем его титул Короля набережных.
Все присутствующие, за исключением герцога Корнарини, в едином порыве прокричали: «Да здравствует король!».
Паоло поклонился Франческо, затем королеве и, опустившись перед ней на колени, промолвил:
— Сударыня, я всего лишь ребенок; было бы нелепо, если бы, вопреки обыкновению, этого ребенка бил какой-нибудь тупица. Маленьких мальчиков обычно наказывают матери. Я сирота, но вы, вы мать всех неаполитанцев, и я хотел бы — прошу вас, окажите мне эту неслыханную милость, — чтобы меня отхлестала ваша монаршая рука.
На этот раз уже никто не сдержался, и зал содрогнулся от взрыва хохота.
Даже сама королева нашла обращение столь забавным, что, казалось, готова была оказать Пало столь дерзко испрошенную им милость.
Король сделал единственно возможное в данной ситуации.
Он сказал Паоло:
— Я освобождаю тебя от порки: твое наказание было бы слишком мягким, ragazzo. Я предпочитаю быть милосердным… Можете расходиться, господа!
Зал вмиг опустел.
Едва Паоло вышел из дворца, как его подхватила толпа и триумфально понесла по улицам Неаполя.
В это время к королю явился Луиджи.
— Не желаешь ли объясниться? — был первый вопрос Франческо.
— Ах, сир, все сорвалось из-за глупости вашего министра.
И Луиджи рассказал королю, как все было, а затем добавил:
— Этой женщиной, сир, была маркиза Дезенцано, предводительница карбонариев… Я в полном отчаянии.
— Отныне ты мой министр полиции, — сказал король. — Я пожалую тебе дворянский титул, но постарайся, чтобы больше таких промашек не случалось.
Забегая вперед, скажем, что новый министр оказался достойным оказанной ему милости, подтверждением чему могут служить сотни брошенных в тюрьму и расстрелянных по его приказу карбонариев.
А между тем толпа вынесла Паоло к особняку Корнарини и потребовала иллюминации.
Управляющий экс-министра заявил, что тележки, груженные дровами, будут направлены к порту, и уже там, в соответствии с приказом короля, люди герцога будут раздавать лаццарони щедрые дары.
Чернь разлилась по улочкам, организовав шумный кортеж своему идолу.
Внезапно Паоло заметил великана, рассекавшего толпу, словно корабль волны.
То был Вендрамин.
Он подошел к другу, под всеобщие аплодисменты усадил его на свои могучие плечи, и людской поток устремился по главным улицам Неаполя в направлении порта.
Тем временем между юношей и колоссом состоялся интересный диалог.
— Она спасена? — спросил Паоло.
— Да.
— Будет меня ждать?
— Да, в течение пяти дней.
— Где будет находиться бриг?
— На выходе из бухты Байя.
— Ты видел ее лицо, этой красотки, когда она говорила обо мне, Вендрамин?
— Да, — сказал великан и с хитрой улыбкой, которая возникала у него на губах всегда, когда речь заходила о друге и его счастье, добавил: — Она тебя любит!
— Ты думаешь?
— Я в этом уверен.
Паоло знал Вендрамина: инстинктивно он понял, что в столь важном вопросе гигант не мог ошибиться.
— В порт! — бросил юноша, и Вендрамин последовал за ним.
Дорога их пролегала мимо королевского дворца.
Услышав крики толпы, их величества приникли к окнам, решив, что все эти восторженные здравицы адресованы им.
Проплывая под окнами, Паоло, словно принц, приветственно помахал королевской чете, а затем послал воздушный поцелуй королеве.
— Какой милый юноша! — воскликнула та.
В итальянском языке есть нюансы, которые нельзя передать во французском, — здесь был тот самый случай.
— Виселица по этому пареньку плачет! — пробормотал король.
— Почему, сир?
— Слишком уж он дерзок, сударыня, и умен, и любезен — такой может очаровать кого угодно.
— Так за что же его вешать?
— Он более король, чем я сам, сударыня.
— Но король маленький.
— Он вырастет.
— И что вы намерены делать?
— Пусть пройдет несколько дней, а затем я прикажу Луиджи избавить меня от этого пройдохи. Пустим слух, что это Корнарини с ним расправился, и герцогу, возможно, посчастливится напороться на чей-нибудь нож.
— Ах, сир, какая жалость!
— Для герцога?
— Нет, для мальчонки.
— Сударыня, я нахожу этого ragazzo очаровательным; сделай я его дворянином и отдай вам в пажи, вы бы непременно к нему привязались. Но я неплохо разбираюсь в людях. Этот паренек — из народа; он стал бы революционером, этаким вторым Мазаньелло… Он умрет. Мне очень жаль, но, к несчастью, так нужно. К тому же — я узнал это лишь несколько минут назад — он защищал маркизу Дезенцано. Мне придется избавиться от него.
Королева тяжело вздохнула и вышла.
