— Огромного роста кормилица, голые ноги монаха, постоянная тряска… Этого достаточно. Остальное я знаю.
— Полноте!
— Не верите? Ну слушайте: эта кормилица, преподобный отец, пришлась вам по вкусу, не так ли?
Монах покраснел.
Луиджи продолжал:
— И вы решили немного поиграть ногой?
— Ох, ваше превосходительство!
— Неужели все обстоит так скверно?
— Нет, вовсе нет.
— Так стоит ли отрицать очевидное? Вы были настойчивы?
— Ваше превосходительство!
— Очень настойчивы.
— Уверяю вас…
— А я же могу поспорить, что вы вели себя, как самый настоящий донжуан. Но…
— Ах, ваше превосходительство, дальше произошло такое, что вы и предположить себе не можете.
— Почему же? В какой-то момент вы заметили, что нога этой кормилицы… скажем так, имеет весьма специфическое строение, и вас это озадачило, не правда ли?
— Признаюсь: именно так все и было.
Монах был красный как рак.
— Вы слезли с телеги, кормилица тоже, и уже на земле вы решили проверить свои подозрения?
— Да, ваше превосходительство.
— И получили оплеуху?
— Притом мощнейшую!
— И вы пришли сообщить мне, что эта мнимая кормилица есть некто иной, как переодетый мужчина?
— Даже так?
— Вот вам, преподобный отец, на что выпить!
И без обиняков Луиджи бросил брату-капуцину увесистый кошелек, а затем, уже не столь почтительно, как прежде, добавил:
— Захаживайте чаще! Раз уж у вас есть склонность к шпионажу, я позабочусь о том, чтобы вам было на что набить ваше брюхо добрым вином и вкусной пищей! Ступайте и возвращайтесь завтра.
Донельзя довольный, монах откланялся.
Первое. У него было золото.
Второе. Он отомстил человеку, который так его избил.
Третье. Он надолго обеспечил себя отменными кутежами.
Этих трех причин достаточно для того, чтобы любой капуцин почувствовал себя совершенно счастливым.
Что до Луиджи, то настроение его улучшилось еще более.
Вернувшись с задания, командиры его секретных групп первым делом услышали следующее:
— Вендрамин в Неаполе!
Рассказав им о случившемся, министр добавил:
— Если к утру завтрашнего дня этот колосс еще будет на свободе, можете забыть о своих постах.
Не теряя ни минуты, сбиры отправились на поиски великана.
Глава XXXIX. Когда любишь!
В тот же вечер герцогиня Истрийская, очаровательная любовница короля Франческо, как обычно, одна, умирала от скуки в той самой спальне, где в день мятежа и пожара столь неожиданно появился Паоло.
Тяжело вздыхая, прекрасная герцогиня предавалась воспоминаниям…
Она все еще любила…
Время от времени она поглядывала на миленькие часики, свисавшие с ее руки, и шептала:
— Ох уж эта Люсиль! И где можно столько шляться?..
И ее изящная ножка нетерпеливо постукивала по ковру, а рука мяла батистовый носовой платок.
Ох, желания женщины! Какое волнение! Какой огонь! Какая страсть!
А она, герцогиня, желала, желала узнать новости о Паоло, желала увидеть его вновь, желала любить его.
Почему он не приходит?
Во время бунта ей было страшно не за себя, а за него.
Она слышала, что обитатели портовых районов Неаполя поднялись на восстание, а Паоло был королем этих людей, и она боялась, что с ним может что-то случиться.
Она думала:
— А что, если его поймали?
И при мысли об этом герцогиню бросало в дрожь.
Но она говорила себе:
— Король меня любит! Выдумаю для него какую-нибудь историю!.. Скажу ему, что Паоло — мой близкий родственник, и добьюсь от Франческо его помилования.
Посещали герцогиню и другие, еще более мрачные мысли:
— А вдруг его убили!
И тогда она плакала.
В один из таких моментов отчаяния дверь спальни открылась и появилась Люсиль.
Герцогиня бросилась к ней.
— Наконец-то! — воскликнула она. — А то я уже заждалась! Ну, что скажешь?
Лицо девушки озарилось улыбкой.
— Он не погиб, госпожа, — сказала она. — Это уже хоть что-то, так что перестаньте плакать.
— Значит, его поймали?
— Вовсе нет, госпожа! Этот парень слишком отважен, слишком умен для того, чтобы попасться в лапы полиции. Он цел и невредим.
— Благодарю тебя, Святая Дева!
И, как и все неаполитанки, смешивая сакральное с мирским, герцогиня упала на колени перед статуей Девы Марии и зашептала слова благодарственного молебна.
Парижанка улыбнулась.
Когда герцогиня поднялась на ноги, на губах у нее играла улыбка.
— Так ему удалось спастись?
— Да, госпожа.
— Расскажи мне все, что тебе известно.
Девушка присела на край кресла.
— Вы позволите, госпожа? А то я так набегалась, что ног уже почти не чувствую.
— Конечно, девочка моя.
Устроившись в кресле поудобнее, субретка, с видом женщины, понимающей, что она говорит, промолвила:
— В лице этого юноши, госпожа, вы имеете самого желанного возлюбленного, о каком только можно мечтать. Все женщины Неаполя сходят сейчас по нему с ума и на все ради него готовы.
— Я и сама все готова отдать, лишь бы увидеть его вновь.
— Увы, возможно, вы его уже никогда не обнимите; вход в Неаполь для него закрыт!
— Что же он сотворил такое?
— Мятеж. Все, что здесь случилось, его рук дело. Только представьте себе: этот маленький пройдоха есть некто иной, как Корсар с золотыми волосами.
— Не может быть! Этот герой?
— Да, госпожа. Будучи любовником маркизы Дезенцано, он пытался ее спасти.
Глаза герцогини воспылали огнем.
— Ее любовником! — вскричала она.
— Так я слышала, госпожа. Но успокойтесь: разве он не доказал вам, как он вас обожает! Если он и пытался спасти маркизу, то лишь из чувства долга, признательности.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты была права!
— Ах, он такой самоотверженный! Вся битва проходила по его сценарию. Его команда, корабль, весьма необычный пароход, о котором вы, должно быть, слышали, лаццарони, рыбаки — он всех их направил против короля. Если бы не хитрость Луиджи, который, как вы знаете, заменил маркизу другой узницей, эту несчастную патриотку удалось бы спасти.
