К несчастью, вес великанши был такой, что кляча вдруг почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, — вся эта масса потянула ее назад, грозя опрокинуть.
Монах одной рукой держался за повозку, другую же предлагал прелестному дитя; лошадь сделала шаг вперед, пытаясь восстановить равновесие.
Движение это слегка нарушило позу монаха, и он еще крепче вцепился в кориколо.
Этого оказалось достаточно.
Телега моментально опрокинулась, сбросив пассажиров на спину монаху, первой на которого, оступившись, упала кормилица.
Началась приличная толкотня.
Вне себя от ярости, кормилица повела могучими плечами и в один миг скинула с себя всех висевших на ней людей.
Распрямившись, она одной рукой схватила оравшего во все горло карапуза, сунула его под мышку и, обернувшись к уже поднявшемуся на ноги капуцину, свободной рукой дала ему такую пощечину, что бедняга, словно сноп, обвалился на землю.
Кормилица величественно удалилась по уходящей в глубину сада тропинке.
Что ей сделал этот монах?
Загадка!
Капуцин едва не лишился чувств и напоминал кролика, которого ударили по затылку ребром ладони; бедняга громко стонал.
Мало-помалу его привели в чувство.
Он открыл глаза, бледный, испуганный, как человек, который видел нечто странное.
— Ах! Господи! — пробормотал он. — Ах! Святая Дева! Но кто мог такое подумать? Какой удар!
— Да, оплеуху, преподобный отец, вы получили знатную, уж можете мне поверить, — сказал какой-то лаццарони.
— Я говорю не про этот удар, сын мой, — вздохнул монах. — Я говорю про то потрясение, которое я испытал, когда… когда сделал кое-какое открытие… да, я теперь я знаю, что оно означает.
И, подойдя к кучеру, он промолвил:
— Я возвращаюсь на свое место. Отвези меня к дворцу министра полиции, друг, да живее.
— Но, батюшка…
— Это очень серьезно. Поторапливайся!
— Вот так штука! Из-за того, что кормилица…
— Я должен немедленно переговорить касательно нее с префектом полиции.
Кучер лишь пожал плечами.
Взобравшись на телегу, монах быстренько доехал куда хотел и направился к дому Луиджи, предоставив изумленной толпе возможность снабдить его непонятное открытие массой всевозможных комментариев.
Глава XXXVIII. Луиджи и монах
Спустя полчаса после этой сцены Луиджи принимал у себя монаха.
Министр короля Франческо пребывал в прекрасном настроении — только что его величество пожаловали ему герцогский титул.
Лишь одно не давало ему покоя: Корсару удалось ускользнуть.
Пару часов назад король лично высказал ему свое глубочайшее сожаление по поводу невозможности вздернуть или гильотинировать этого маленького негодяя и его друга Вендрамина.
Король многое бы отдал за то, чтобы этот ужасный паренек оказался в его руках.
Вот почему в ту самую минуту, когда монах явился просить аудиенции, Луиджи раздавал своим секретным агентам последние указания касательно розысков Корсара.
— Любой ценой, — говорил он, — слышите, любой ценой вы должны отыскать этого Короля песчаного берега. Я уже распорядился организовать круглосуточное наблюдение за всей прибрежной полосой. Иначе, как на своем корабле, который должен ждать его где-то, этот мерзавец отсюда убраться не может; я разослал телеграммы по всему побережью. Когда пароход где-нибудь объявится, наши наблюдатели дадут об этом знать с помощью сигнальных ракет. Все начальники морских станций знают, что нужно делать в данном случае; та из бухт, где покажется корабль, тотчас же будет прочесана. И все же есть у меня ощущение, что Король песчаного берега еще вернется в Неаполь.
— Полагаете, он осмелится, ваше превосходительство? — спросил один из сбиров.
— Да. Думаю, он захочет заманить меня в какую-нибудь ловушку. Так что будьте начеку и не останавливайтесь ни перед чем — этот негодяй способен на все. У него светлые волосы, но он может покрасить их или же сбрить. У него сотни обличий, но что может особенно его выдать, так это рост его друга — такого великана, как Вендрамин, в Неаполе больше не сыщешь.
В этот момент министру доложили, что его хочет видеть какой-то монах.
— Пусть войдет! — сказал Луиджи.
Переступив порог, преподобный отец слегка растерялся — на него взирали десятка два полицейских.
Это смятение не ускользнуло от острого взора Луиджи.
— Вы свободны, господа, — промолвил он.
Стая черных воронов выпорхнула за дверь.
Стоило монаху остаться с министром наедине, как к нему тотчас же вернулась былая самоуверенность.
— Присаживайтесь, батюшка, — сказал Луиджи и жестом указал святому отцу на стул.
Монах не заставил просить себя дважды.
— Что привело вас ко мне? — поинтересовался министр.
— У меня, ваше превосходительство, — промолвил монах, откашлявшись, — есть для вас кое-какие сведения.
— И какие же?
Монах не знал, с какой стороны подойти.
— Вчерашний бунт, ваше превосходительство, — сказал он наконец, — свидетельствует о том, что в Неаполе есть карбонарии.
— Безусловно. Вам таковые известны?
— Не совсем. Тем не менее со мной тут случилось некое такое… такое…
Одному лишь Богу известно, в каком замешательстве пребывал наш монах!
— Говорите же! — промолвил он, обведя преподобного взглядом. — Бояться вам нечего!
— Нечто странное.
— Расскажите мне все, батюшка, все без утайки, прошу вас.
Капуцин так и сделал.
— Значит, так! — начал он. — Ехал я в кориколо, и напротив меня сидела ну просто огромного роста кормилица.
— Вот оно что… — пробормотал министр.
— Телегу трясло из стороны в сторону.
— Иначе и быть и не могло.
— А у меня были голые ноги…
— Прекрасно, преподобный отец, по-моему, я начинаю догадываться, и ваш рассказ мне очень интересен.
— Вы догадались, ваше превосходительство? — недоверчиво проговорил монах.
— Черт возьми! Судя по всему, все было так: ваша кормилица была огромного роста, не так ли, дражайший батюшка?
— Никогда не видел подобной женщины.
— А у вас были голые ноги.
— Как и гласит устав нашего ордена, ваше превосходительство.
— И телегу как следует трясло?
— Именно так.
