Это было ужасно.
Король улыбнулся.
Внезапно в толпе сбиры принялись громко скандировать:
— Да здравствует король! Долой либералов!
Лаццарони, которые чувствовали себя виноватыми и желали загладить вину, завопили:
— Смерть карбонариям! Да здравствует Франческо!
Король снял шляпу, и аплодисменты усилились.
Примирение состоялось.
Опьяненная собственным восторгом, толпа более не прекращала кричать.
Но, не считаясь с мнением масс, приговоренные отвечали на эти здравицы криками, не менее громкими:
— Да здравствует свобода!
Эти крики вывели народ из себя.
— Что вы стоите? — завопили из толпы солдатам. — Бейте их, бейте!
И служивые принялись нещадно колотить несчастных либералов прикладами своих ружей.
Экзекуции продолжались.
Кровь текла рекой, переливаясь из корзины на платформу.
Что до короля, то его, как и Паоло с Людовиком, больше всего интересовал человек в домино.
От Луиджи Франческо ничего не удалось добиться.
— Кто этот домино? — спросил король.
— Сейчас сами увидите, сир.
Через пару минут, когда его величество, мучимый любопытством, вновь хотел задать тот же вопрос, Луиджи рядом уже не оказалось, и король вынужден был вернуться к созерцанию казней.
В толпе вполголоса переговаривались двое лаццарони.
Один говорил другому:
— Видишь этих малышек?
И он указал на Паоло с Людовиком.
— Вижу, — отвечал другой.
— И что ты о них думаешь?
— Ничего.
— Гм! Сдается мне, это переодетые парни.
— Почему?
— Сам не знаю.
Второй пригляделся внимательнее.
— Возможно, ты и прав, — сказал он. — Эти их позы… какие-то они совсем не женские.
— Проследим-ка за ними!
И они не спускали глаз с корсаров, которые кричали во все горло:
— Да здравствует король!
Казни следовали одна за другой.
В толпе наконец заметили домино и начали спрашивать себя, кто бы это мог быть.
Какой-то лаццарони прокричал:
— Долой капюшон! Пусть приговоренный покажет лицо!
И десятки голосов поддержали этот выкрик.
Но у солдат был приказ; домино остался с покрытой головой.
Наконец был гильотинирован последний карбонарий, и настал черед домино.
Луиджи подошел к королю.
— Кто это? — вопросил Франческо. — Говори же.
— Я приготовил для вас сюрприз, сир; потерпите же еще немного, прошу вас.
Посреди глубокой тишины помощники палача помогли домино подняться по ступеням, и все почувствовали, что сейчас произойдет нечто неожиданное.
Когда приговоренный оказался на платформе, покрывало, скрывавшее его лицо, упало.
Увидев столь ненавистное ему лицо, король вскрикнул от удивления.
— Она? — пробормотал он.
— Да, сир.
— А та, другая?
— Одна несчастная девушка, приговоренная к нескольким годам тюрьмы, согласилась, в обмен на помилование, сыграть предложенную мною ей роль.
Король широко улыбнулся.
— Отныне вы — герцог, Луиджи! — сказал он.
— Благодарю вас, сир.
— Это ж надо до такого было додуматься!..
— То был способ заманить их в ловушку без какого-либо риска с нашей стороны потерять стоящую на кону ставку; представляю себе, как сейчас, должно быть, взбешен Корсар… Совершить невозможное — и вместо маркизы получить какую-то девчонку!
И король с министром рассмеялись.
Маркизы тем временем повернули лицом к толпе, и чей-то пронзительный крик перекрыл все остальные.
То кричал Паоло, который узнал свою возлюбленную.
Двое сбиров многозначительно переглянулись.
— Задержим его? — предложил один.
— Не сейчас! — сказал другой. — Еще успеем.
— Так и быть, подождем. К тому же я хочу увидеть, как умрет эта доставившая нам столько хлопот мерзавка.
— Внимание! Палач вот-вот потянет за веревку.
Действительно, рука заплечных дел мастера уже тянулась к приводящей гильотину в движение пружине…
Глава XXX. Драгуны короля
Даже будучи сбирами, люди не перестают оставаться людьми, со всеми их человеческими слабостями.
Два ищейки, следившие за Паоло и Людовиком, были едва ли не на сто процентов уверены в том, что они имеют дело с парнями в женских одеждах, а людям Луиджи, как вы уже могли понять, смелости и решительности было не занимать.
Но перед ними был эшафот, на котором одна за другой летели с плеч головы, и на помост этот уже взошел последний приговоренный, тот, что был в домино.
Эти полицейские были неаполитанцами, а все жители Неаполя по сути своей — любопытные, немного жестокие ротозеи, обожающие смотреть на то, как кому-нибудь срубают голову, — подобное зрелище весьма популярно в народе.
Вот почему они не спешили с задержанием подозреваемых.
В случае ареста молодых людей юношей пришлось бы немедленно сопроводить в тюрьму, а сбирам не меньше других хотелось узнать, чье лицо скрывается под капюшоном домино.
Как только маркиза была казнена — не успел еще стихнуть неосторожный крик Паоло, — сбиры вновь преисполнились чувства долга.
— Ты слышал? — спросил один.
— Да! — отвечал другой.
— Определенно, это парни, и уж слишком живой интерес они проявляли к маркизе!
— Кричал тот, что со светлыми волосами.
И тут у одного из сбиров случилось озарение.
— Да я же знаю этого блондина! Это…
Покопавшись в памяти, он вспомнил:
— Это Король песчаного берега!
— Корсар?
— Да.
— Организатор восстания?
— Да.
Можно было бы подумать, что уж теперь-то, уверившись в своей правоте, сбиры набросятся на Паоло, но они даже с места не сдвинулись, — то были неаполитанцы.
Настоящий неаполитанец всегда осторожен; это его главная, возможно, даже единственная добродетель.
— Спешить не будем, — промолвил один из сбиров. — Вполне вероятно, он здесь не один, а с друзьями.
