В сущности, короля больше обрадовало то, что он нашел способ примириться с лаццарони — для этого всего-то нужно было потратить несколько тысяч экю.
Тоном, уже гораздо более добродушным, Франческо продолжал:
— Итак, все закончилось. Баланс дня, конечно, неутешителен, но с этим уже ничего не поделаешь. По правде говоря, мальчик мой, твоя затея мне и самому нравилась, так что давай забудем о том, что случилось.
Повернувшись к окну, король вновь забарабанил пальцами по стеклу, и совершенно случайно взгляд его остановился на рабочих, которые занимались установкой подмостков на дворцовой площади.
Увидев, на что смотрит король, Луиджи улыбнулся.
— Чем они там заняты? — спросил Франческо, оборачиваясь.
— Возведением эшафота, сир, — отвечал Луиджи, и в голосе его прозвучали триумфальные нотки.
— Но для кого?
— Вскоре увидите, сир. Похоже, они уже заканчивают.
Внезапно под бой барабанов и звуки труб к дворцу начали стекаться, выстраиваясь на площади, черные от пороха швейцарцы, пехота, кавалерия и артиллерия.
По приказу Луиджи за спины солдатам стали пропускать горожан, но лишь тех, кто не имел при себе оружия.
В толпе зевак оказались и две девчушки с дерзким взглядом, дочери рыбаков, судя по одеждам, рядом с которыми, стараясь оставаться незамеченным, держался некий лаццарони.
Этими бесстыдницами были Паоло и Людовик.
Глава XXVIII. Отступление
Во время битвы каждому предстояло действовать в четком соответствии с заранее составленным сценарием.
Было условлено, что, как только маркиза будет освобождена, Вендрамин закинет ее на плечо и доставит на корабль, который немедленно выйдет в открытое море и чуть позднее начнет крейсировать вдоль побережья Калабрии.
Одна из бухт, известная как Паоло, так и Вендрамину, была выбрана в качестве места всеобщего сбора.
Корсару и четвертой части команды предстояло прикрывать отход Вендрамина и его людей.
Сразу же по возвращении Вендрамина на судно те из корсаров, что оставались на суше, должны были, переодевшись крестьянами, покинуть город и добраться до некоего лесистого холма.
Паоло и Людовику предстояло выбираться из города в женских одеждах.
Эта программа была выполнена неукоснительно; корсарам удалось выйти из Неаполя без потерь.
Паоло видел, как Вендрамин вырвал из рук солдат женщину, чье лицо было закрыто капюшоном, и, забросив ее на плечо, устремился в направлении порта.
Тогда, преградив солдатам дорогу, Корсар открыл по ним ожесточенный огонь, выиграв для друга несколько минут, но мало-помалу был оттеснен к набережной.
Вдали уже маячил одинокий силуэт его корабля, и, пьяный от радости, Паоло, вместе с Людовиком, поспешил раствориться в толпе, — им еще нужно было успеть переоблачиться в женские платья.
Теперь войскам Франческо противостояли одни лишь лаццарони, но Паоло сим фактом ничуть не был обеспокоен: он знал, что вскоре наступит примирение.
Превосходно загримированные, они с другом с каждым шагом все дальше и дальше удалялись от эпицентра восстания.
Путь их пролегал мимо дворца, у которого они оказались одновременно с прибытием туда королевской армии.
— Это еще что такое? — прошептал Паоло.
— Похоже… — протянул Людовик, — похоже на эшафот.
— Так и есть!
— Но для кого?
Паоло улыбнулся.
— Наверное, — заметил он, — король собирается отрубить голову Луиджи.
И друзья рассмеялись.
— Задержимся ненадолго!
— Почему бы и нет?
Паренькам безумно хотелось лично присутствовать при казни их злейшего врага.
Зазвучали колокола, и воздух наполнился похоронным звоном…
Внезапно их взорам предстала длинная вереница приговоренных, замыкал которую некто в домино
[36].
— Не казнь, а маскарад какой-то! — воскликнул Паоло. — Это ж надо до такого додуматься — одеть смертника в домино!
И они вновь покатились со смеху…
Глава XXIX. Домино
Мгновенно повеселев, король бросился к окну.
Он насчитал сто десять приговоренных; все они были молодые люди из известнейших семейств карбонариев.
Едва мятеж, на который они не рассчитывали, начался, они взяли в руки оружие и примкнули к рядам сражавшихся с армией лаццарони; почти все были более или менее серьезно ранены.
Когда их вывели на площадь, в толпе не раздалось ни единого выкрика — до карбонариев людям не было никакого дела.
После того как Паоло и корсары покинули поле боя, волнения тотчас же, словно по волшебству, пошли на убыль.
А когда агенты Луиджи распустили слух, что король к изъятию лотов не имел никакого отношения, что налоговые инспекторы действовали без приказа, и что вскоре будет поведена другая грандиозная лотерея, народ успокоился совершенно.
Люди поспешили побросать оружие, и у патрулировавших улицы солдат большая часть дежурства уходила на сбор валявшихся то тут, то там ружей.
Окинув взором лаццарони, которые собрались на площади и постепенно заполоняли прилегающие к дворцу улицы, король сказал Луиджи:
— Можно подумать, что никакого мятежа и не было! Только посмотри, какие они смирные!
— Без этого Паоло им бы никогда и в голову не взбрело пойти против вас, сир.
— И что, все эти люди были взяты со шпагой в руке?
Король указывал на патриотов.
— Да, сир.
И Луиджи добавил:
— Когда этих казним, во всем Неаполе останется не более дюжины серьезных карбонариев.
— Отлично, — промолвил король. — Это даст мне лет десять покоя.
Приговоренные ждали.
Палач, несчастный, который занял место того, что бежал из Неаполя, также застыл в ожидании приказаний.
Луиджи отдал соответствующие распоряжения, и к эшафоту подвели первого патриота.
Повернувшись к королю, тот прокричал:
— Да здравствует свобода!
Король иронично помахал ему рукой, и нестройные ряды собравшихся на площади неаполитанцев содрогнулись от хохота.
Толпа всегда такова, особенно в Неаполе — глупая, трусливая, жестокая.
Карбонария уложили к основанию гильотины, с глухим шумом опустилось тяжелое лезвие, хлынула кровь, и отрубленная голова скатилась в корзину.
