Инспектор поднял револьвер. Прогремели выстрелы. Лестрейд стрелял кучно и в досках появилась довольно большая дыра. Вороны, надрывно каркая, взлетели с дерева и понеслись прочь из деревни.
– Сейчас повторим, – процедил сквозь зубы Лестрейд, перезаряжая револьвер.
– Прекратите это, джентльмены! – из-за церковных дверей до нас донесся испуганный голос. – Вы убьете девочек!
– Открывайте, – рявкнул Лестрейд.
Застучал засов и двери распахнулись. На пороге церкви застыл викарий Холидей, вот только одет он был совсем не так, как подобает духовной личности: преподобный был в костюме Адама. Лестрейд испустил замысловатое ругательство, мисс Остин вскрикнула.
Вздрагивая от омерзения, я оттолкнул голого викария, и вбежал в церковь. Едва ли можно описать человеческими словами то состояние, в котором я тогда находился, во всяком случае, моего скромного литературного таланта на это не хватает. В моей голове крутилось только одно слово. Самое страшное слово из всех, что я знал.
И слово это было – «подсолнух».
«Подсолнуха» внутри не было, но то, что открылось моим глазам, преследует меня по сей день. К кресту посредине алтаря, сразу за кафедрой, были привязаны две девушки. Они стояли спиной друг к другу. Толстые веревки опутывали их ноги и поднятые вверх руки. Обе были совершенно обнажены.
– Аделаида! – я подбежал к дочери. Ее подбородок был опущен на грудь. – Адель, дочь моя!
Она с трудом подняла голову и, посмотрев на меня, вдруг улыбнулась:
– Папа! Я так рада!
Ее зрачки были расширены. Опиум! Этот негодяй опоил мою дочь опиумом!
– Как они, доктор? Как они? – каркающим голосом вопрошал откуда-то сбоку Лестрейд.
Я, пользуясь правом врача, бегло осмотрел свою дочь, затем – дочь инспектора. Барбара тоже была под наркотиком.
– Кажется, они целы, инспектор, – пробормотал я. – Кажется, они целы.
Я снял пальто, укутал девушек и только после этого обернулся. Лестрейд успел надеть на викария наручники и приковать его к деревянной колонне. Мисс Остин сидела на одной из скамей с опустошенным лицом: ей явно было дурно.
– Помогите мне, инспектор.
Мы принялись распутывать веревки, которыми викарий привязал к кресту наших дочерей. Наконец, Аделаида упала мне на руки, я подхватил дочь на руки и помог ей сесть на ближайшую скамью. Лестрейд между тем освободил Барбару, и, укутав своим пальто, усадил рядом с Аделаидой.
Рука инспектора легла мне на плечо. Я поднял голову и посмотрел на него: глаза старого служаки были полны слез.
– Спасибо, Ватсон, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я… я по гроб жизни обязан вам. Вы поймали Садовника.
Я поправил пшеничного цвета волосы на лице моей дочери, и негромко сказал:
– Викарий не является Садовником, мой друг.
Лицо Лестрейда вытянулось.
– Не нужно так шутить, доктор.
Я вынул из кармана хронометр.
– Инспектор, ваши наручники ломают мне запястья, – пожаловался Холидей.
– На вашем месте я бы набрал в рот воды, – зло отозвался Лестрейд. – Так вы говорите, преподобный не является Садовником, Ватсон? Но кто же?
– Возьмите это, – я подал инспектору одну из веревок, которыми преподобный скрутил Аделаиду и Барбару.
Лестрейд сразу догадался, покачал головой:
– Еще церемониться с ним! Но вы правы, Ватсон, мы же не звери.
Инспектор подошел к Холидею и ловкими движениями заменил наручники на веревку.
Я посмотрел на часы и поднялся навстречу джентльмену, входящему в ворота церкви.
– Добрый день, сэр! Мы ждем вас!
39
Лицо учителя Джоуи Тернера на мгновение изменилось, когда он увидел нас с Лестрейдом, но тут же приобрело вполне спокойное выражение.
– Доктор Ватсон, я рад вас видеть, но не понимаю, что здесь происходит.
– Прошу вас, мистер Тернер, входите, – пригласил я. – И сядьте на это место.
– Убей меня Бог, Ватсон, если я что-нибудь понимаю, – пробормотал Лестрейд.
– Мистер Блащиковски!
Рыжий здоровяк заглянул в двери церкви и, похоже, собирался удирать, но я вовремя его заметил.
– Входите, вы как раз вовремя!
Поляк нехотя прошел в двери и, по моей просьбе, присел рядом с Тернером.
– Это черт знает, что такое, – проговорил он, с опаской поглядывая на Лестрейда.
Примерно через пять минут прибыл юный Гай Барлоу, а последним, поблескивая напомаженными усами в церковь вошел месье Доминик Леруа. Увидев меня, он побледнел, как полотно и засверкал глазами.
– Вы? Вы?!
– Да, это я, месье, – жестко сказал я. – Пройдите и сядьте сюда.
Он направился к указанному ему месту с ужасом оглядывая место преступления. Его взгляд задержался на привязанном Холидее, на прижавшихся друг к дружке девушках и Джоан, нервно мнущей в руках байковую перчатку.
Когда Леруа присел на церковную скамью рядом с Гаем Барлоу, Лестрейд обратился ко мне:
– Ватсон, вы объясните, наконец, что здесь происходит?
Я прокашлялся и сказал:
– Конечно, инспектор. Но прежде я попросил бы вас вытащить из кармана ваш револьвер и держать его наготове.
Лестрейд хмыкнул, но мою просьбу исполнил.
– Итак, инспектор, позвольте вам представить убийц Беатрис Пройслер, Ирэн Вулф, Эмбер Уолис и Розамунд Нэш-Мерфи. С похитителем Барбары Лестрейд и Аделаиды Ватсон, мистером Холидеем, вы уже имели честь повторно познакомиться.
Мужчины отреагировали на мое заявление по-разному. Поляк выругался; учитель закатил глаза, как будто собрался потерять сознание; Гай Барлоу побледнел, как полотно, а месье Леруа рассмеялся.
Но больше всего меня поразил Лестрейд: он стоял, разинув рот и смотрел на меня выпученными от изумления глазами.
– Что вы несете, Ватсон? – проговорил он, наконец. – В своем ли вы уме?
– Действительно, этот человек сошел с ума, и я не намерен слушать бредни сумасшедшего… – сказал Леруа, поднимаясь со скамьи.
– Сидеть! – заорал Лестрейд, выпучивая глаза. – Сядьте на место, сэр, или в вашей голове появится еще одно отверстие!
Француз искривился и сел.
– Продолжайте, Ватсон.
– Спасибо, Лестрейд. Итак, перед вами – убийцы девушек. Их ровно четверо. Был бы еще один, но, к счастью, мы успели вовремя.
Я посмотрел на Аделаиду и Барбару. Бедняжки пришли в себя после наркотика и смотрели на меня во все глаза.
– Но, Ватсон, нужны доказательства…
