Выйдя из столовой, Бретт прошел в патио. Утро было прелестное, золотистое солнце сияло, и теплый воздух возвещал приближение лета. Ясный простор неба не омрачало ни единое облачко. Бретт остановился полюбоваться панорамой горных вершин, сиреневых на голубом фоне. Он вздохнул, стараясь не думать о Сторм.
В конце концов ему пришлось уступить. Они снова спорили из-за Диего после обеда вчера вечером. И чем больше они спорили, тем упрямее становилась Сторм, В итоге он безумно, страстно овладел ею, успешно закончив этим все споры, но лишь на время. Она уснула в его объятиях, а он мрачно размышлял о том, сколько сил они потратили на обсуждение такой ерунды, и все из-за его бессмысленной ревности. Никогда раньше ему не приходилось испытывать ревность. Никогда.
Он смотрел на нее спящую, и его охватила немыслимая нежность, обвивая его теплыми дрожащими щупальцами, разливаясь по телу, словно тепло от выпитого бренди. «Моя великолепная Сторм», — подумал он, удивляясь тому, что, кажется, влюбился в нее.
Эта мысль его панически испугала.
Он отогнал ее подальше, постарался забыть. Он получал огромное наслаждение от своей жены, но не более того. Любовь — это для романтичных идиотов, а вовсе не для него. Он испытывает к ней только физическое влечение, и ничего больше. Ну, может быть, еще восхищение.
Она была не из тех, кто отступает от задуманного. Они снова спорили перед завтраком, и неожиданно для себя Бретт уступил. Он все еще не мог этому поверить. Но как ни неприятно было признаваться себе в этом, он был не прав, а она права. Черт побери, раньше с ним такого никогда не случалось.
Он привык к проституткам и любовницам — к женщинам, которым платил и которые беспрекословно признавали ею превосходство. Даже теперь ему стало не по себе от мысли, что он подчинился ее воле вопреки собственному желанию. И пусть Диего только попробует до нее дотронуться… Его кулаки непроизвольно сжались.
Он углубился в парк. Вчера вечером старик был таким же надменным и раздражительным, как всегда, но Бретт заметил, что Сторм ему понравилась. Он расспрашивал ее почти весь обед, и Сторм перед ним нисколько не робела.
Бретт отлично понимал затеянную доном Фелипе интригу. Все боялись, что наследником станет он, Бретт, потому что дон проявил такой интерес к нему и Сторм. В глубине души Бретт не мог осуждать его за обман. Елена и София — ядовитые твари, Эммануэль ничего не замечает и слишком добр, чтобы помешать им, попытайся они завладеть Габриелой и ее состоянием. Бретт тут же решил, что возьмет на себя заботу о благополучии сестры независимо от того, доживет дон Фелипе до ее свадьбы или нет.
Какое славное, прелестное дитя. Он был потрясен, когда понял, что по отношению к ней ощущает нечто похожее на гордость, на братскую привязанность. Он обещал покататься с ней перед тем, как поедет с Эммануэлем, и с удовольствием предвкушал эту прогулку.
Но Сторм все еще сердилась на него.
Их поцелуи и занятия любовью не уменьшили ее гнева. Она сказала ему, что апачи злопамятны. Он сказал, что тем хуже для апачей. Потом он, хлопнув дверью, один отправился вниз завтракать, и чудо их утренней любви померкло. Ссоры с ней были ему ненавистны.
— Бретт!
Он обернулся и замер, увидев спешащую к нему Софию. Что еще? — подумал он. У него не было настроения для еще одной стычки, особенно потому, что Сторм, когда спустилась к завтраку, демонстративно не обращала на него внимания, делая их ссору всеобщим достоянием.
София шла, словно плыла, плавно покачиваясь; ее иссиня-черные волосы блестели на солнце, груди цвета слоновой кости видны были в вырезе черного платья. Редким женщинам идет черное, но София была одной из них. Улыбаясь, она остановилась перед ним:
— Я надеялась найти тебя здесь.
— Зря стараешься, София, — язвительно сказал он. — Чего бы ты от меня ни хотела, можешь не стараться.
— О, да мы сегодня не в духе! — Она понизила голос и положила ладонь ему на грудь. На нем была только полотняная рубашка, и сквозь ткань он ощущал тепло ее ладони. Ее голос стал еще тише. — Уж я-то понимаю почему, — сказала она с придыханием.
Он накрыл ее ладонь своей и подчеркнутым жестом убрал ее.
— Вот как?
— Такому настоящему мужчине, как ты, и поссориться со своей женой! — улыбнулась она. — До чего же ты проголодался, наверное! — Ее ладонь на этот раз погладила его подтянутый живот.
— Нет уж, — сказал Бретт, одновременно забавляясь и чувствуя отвращение, — это ты, наверное, очень проголодалась!
— Я всегда голодна. — Она передвинула ладонь на застежку бриджей.
— Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь. — Бретт сжал ее запястье и убрал назойливую руку. — Если тебе требуется переспать с кем-нибудь, наверняка найдется тот, кто с удовольствием окажет тебе эту услугу.
— Я хочу тебя, Бретт, — задыхаясь, прошептала она. — Хочу, чтобы ты взял меня так же, как тогда мою мать.
Он все еще крепко держал ее левую руку, правой она накрыла мягкий бугор под бриджами. Теперь уже разозлившись, он выругался и дернул Софию вперед. От рывка она прижалась к нему, и ее полные мягкие груди расплылись по его груди. Он не испытывал возбуждения — только раздражение.
— О Бретт, — простонала она, притираясь бедрами к его паху, вжимая груди в его грудь.
— Бретт!
Он резко повернул голову на голос Сторм и застыл, мгновенно поняв двусмысленность положения, в котором она его застала.
Ее лицо стало белым как мел, глаза широко распахнулись. Она стояла как вкопанная, не сводя с них взгляда. Бретт оттолкнул Софию, и та хрипло рассмеялась.
— Сторм, подожди! — воскликнул он.
Она уже бежала прочь. Бретт помчался за ней, проклиная Софию, проклиная себя, проклиная судьбу. Сторм исчезла за живой изгородью. Он проскочил изгородь и свернул за угол. Перед ним простирались посадки кизила и магнолии в полном цвету, но его жены и след простыл.
— Сторм! Сторм! Проклятие! — выругался он.
— Бретт! — послышался голос Софии из-за его спины.
— Не подходи ко мне, — рявкнул он, еле сдерживаясь, чтобы не ударить ее, и ринулся в глубину парка. Он больше не звал Сторм, уверенный, что она не отзовется.
— Я и понятия не имел, что вам так хочется покататься со мной. — Диего сверкнул белозубой улыбкой.
Она натянуто улыбнулась в ответ. Догадывается ли он, что не все ладно? Мог ли он чувствовать, что ее сердце готово разорваться? Что в любой момент она может утратить с трудом обретенное самообладание и впасть в истерику? «О Бретт, как ты мог?»
Ускользнув от него, она случайно наткнулась на Диего и уговорила его поехать кататься сейчас же и ни минутой позже. Она была в таком шоке и отчаянии, кровь так сильно стучала в висках, что она даже не подумала, как расценит это Диего. Она ничего не помнила. Ни как они шли к конюшне, ни как ждали, пока оседлают лошадей, ни как она села на лошадь. Ничего. Теперь гасиенда уже исчезла из виду. Вес ее мысли были только о Бретте, обнимающем эту красотку. «Как ты мог, Бретт?» Она снова и снова издавала этот молчаливый вопль.
