Англия, например, воевала с Францией почти в течение всего этого периода, и то чувство, что папы — союзники ее врага, вне всяких сомнений, имело отношение к неоднократным строгим мерам, которые принимались в правление Эдуарда III, чтобы ограничить право пап на вмешательство даже в церковные дела страны, мерам в виде статута о кандидатах на получение бенифициев против права пап назначать получателей бенефициев в Англии или praemunire
[144] против ходатайств к папскому суду, а также в отказе страны выплачивать ежегодную дань, которая была знаком феодальной зависимости Англии от папства, закрепленной присягой короля Иоанна.
Еще более четко это проявилось в случае Германии. Когда авиньонские папы Иоанн XXII и Бенедикт XII заявили о своем праве решать спорные выборы или определять права на престол регулярно избранного кандидата явно в интересах политических амбиций французского короля, даже ослабленная и раздробленная Германия восстала в духе национальной независимости и решительно отвергла папский диктат. В 1338 году курфюрсты составили торжественную декларацию, которая в том же году была одобрена на соборе во Франкфурте, куда съехалось множество людей, где говорилось, что король получает право на власть от одного только Бога, а не от папы, и что регулярные выборы короля несут с собой его полную власть осуществлять все прерогативы короля и императора, независимо от всех прерогатив на коронацию и миропомазание, которые по праву принадлежат папе.
Но другие последствия Авиньонского пленения угрожали папству куда более страшными бедами, чем потеря политического влияния. Начало возникать серьезное недовольство, и в самой церкви послышалась убежденная критика в адрес папской позиции и политики. Ход событий усилил это чувство и дал ему более прочные и явные основания, пока на короткое время не возникла угроза даже церковному владычеству папы и переворота во всей церковной организации.
Возрастание роскоши и непотизма
[145] было характерно для авиньонского папства. Невоздержанные излишества папского двора, больше напоминающего двор расточительного монарха, нежели христианского епископа, требовали увеличения доходов для удовлетворения его непомерных расходов. Война, которую папы вели в Италии, обходилась им чрезвычайно дорого. Обычных доходов не хватало. Более того, в XIII веке они оказались еще более недостаточными по общим финансовым причинам, которые продолжали действовать и дальше, и папам, сменявшим друг друга, приходилось изобретать всяческие уловки, придумывать новые виды налогов или, скорее, новые способы, которыми можно было бы взимать деньги с европейского духовенства. Эта необходимость привела к значительному расширению папских прав на назначение местных бенефициаров во всем католическом мире, причем такой метод поборов был тем более оскорбителен не только в силу огромных сумм, взимаемых таким образом в виде аннатов
[146] и других сборов, но и по причине вмешательства в вопросы самостоятельности и самоуправления местных церквей. Эта практика вызвала немалые протесты и сопротивление. Она оказала решающее влияние на принятие законов против нее в Англии при Эдуарде III, а в других странах церковные органы выразили решительный протест и составили официальные декларации против прав, которые присвоили себе папы.
Этот дух недовольства и критики получил подкрепление и с другой стороны. Искренние умы не могли не осудить как противоречащие подлинному христианству те роскошь и безнравственность, которые господствовали в Авиньоне и влияли на всю церковь из этого центра. Партия Уиклифа в Англии получила немалую поддержку благодаря распространению этого чувства. Но предыдущий мятеж в церкви по этому вопросу сопровождался еще более крайними взглядами. Группа монахов францисканского ордена, искренне преданных простой и духовной жизни, приняла для себя ту идею, что, следуя примеру Христа и апостолов, все духовенство должно соблюдать христианскую обязанность «евангельской бедности», а наряду с ней они придерживались и других, столь же революционных представлений. Осужденные папами как еретики, самые непримиримые из них вместе с некоторыми другими единомышленниками нашли приют у Людовика Баварского, который таким образом собрал вокруг себя небольшую литературную армию, гораздо более логичную и последовательную в своей оппозиции папским требованиям, чем он сам. На его службе самые способные из этих авторов — Уильям Оккамский и Марсилий Падуанский — провозгласили доктрины, революционные не только по отношению к церковному правительству мира того времени, но и к его политическим правительствам, и удивительным способом предвосхитили многие современные идеи. Что касается конкретного столкновения между Людовиком и папой, то они самым ясным образом отрицали право папы сосредоточивать в себе полномочия церкви и настаивали на том, что общий собор церкви стоит выше папы.
Таким образом, в годы пребывания пап в Авиньоне росла неудовлетворенность и критический дух как внутри, так и вне духовенства, а также склонность подвергать сомнению права пап как абсолютных монархов над церковью и отказывать им в праве брать на себя руководство политическими делами. Что еще важнее, вместе с подъемом этого духа послышались явные требования созвать всеобщий собор, чтобы судить папу и руководить им. Но пока этих признаков предстоящей гражданской войны было немного, они касались отдельных случаев конфликта папы с каким-то конкретным противником. Умы людей успели познакомиться с новыми теориями церковной власти как с возможностями, но пока они не стали общепризнанными, и Европа не выдвигала требований о вселенском соборе для осуществления верховных функций в церкви и руководства папами. Это был Великий раскол и связанные с ним события — период в истории церкви, который последовал за «вавилонским пленением» в Авиньоне, превративший отдельные требования Вселенского собора, использовавшиеся как оружие в некоторых конфликтах с папами, как угроза для влияния на них, в энергичное требование всей Европы, с которым уже невозможно было бороться.
Именно положение дел в Италии, а не какое-то чувство долга перед вселенской церковью заставило Григория XI вернуться из Авиньона в Рим. Отсутствие пап привело к тому, что Папская область погрузилась в анархию и смуту. Перевороты и контрперевороты быстро сменяли друг друга, то демократические по духу, то снова папские, — в этот самый период Риенцо
[147] проводил там свои эксперименты, — и в 1377 году Григорий XI опасался, что полностью утратит власть в Италии, если не попытается лично ее восстановить. Однако французские кардиналы не признали перемены. Они не хотели отказываться от роскоши и спокойствия Авиньона ради буйного и грубого Рима. Громкое требование римлян в 1378 году избрать итальянского папу после смерти Григория XI и народные беспорядки, связанные с избранием Урбана VI, дали им возможность утверждать, что они совершили выбор под страхом телесного наказания, и, следовательно, он не был свободным и законным. На этом основании они покинули Рим — в конце концов все избравшие Урбана кардиналы бросили его — и выбрали папу из своих рядов, который взял имя Климент VII и вернулся в Авиньон. Урбан со своей стороны рукоположил несколько итальянских кардиналов, и церковь теперь получила две головы и две столицы. Европейские страны выбирали, на чью сторону встать, исключительно в соответствии со своими политическими интересами. Франция, разумеется, поддержала Климента; Англия, разумеется, поддержала Урбана. Неаполь не мог не выступить против римского папы, как и Германия — против папы, который находился под влиянием Франции. Было не просто два папы и две столицы, но и вся церковь разрывалась надвое, и вопрос, есть ли у церкви власть в отрыве от папы реорганизовать свое правительство и заставить даже пап подчиниться реформам, встал перед каждым человеком, которого хоть сколько-то интересовали общественные дела.
