Борьба с Филиппом, начавшаяся таким образом, до своего завершения вовлекла в себя еще не один вопрос, касавшийся прав папы вмешиваться во внутренние дела государства. Это были прежние притязания папства, доведенные до крайности. Булла Unam Sanctam, изданная в 1302 году, в самых полных и простых словах выражает теорию папского владычества и те основания, на которых она покоится. Она гласит: «Когда апостолы сказали: „Господи! вот два меча”… Господь не ответил, что их слишком много, но сказал им: довольно. Поистине, тот, кто отрицает, что и светский меч находится во власти Петра, ошибочно толкует слова Господа, когда Он говорит: „Вложи меч в ножны”. Следовательно, оба меча, духовный и светский, находятся во власти церкви; последний используется для церкви, первый — самой церковью, один — руками священников, другой — руками королей и рыцарей, но по воле и с согласия священников»… «Ибо истина свидетельствует о том, что духовная власть имеет право устанавливать земную власть и судить ее, если она не будет хороша. Так подтверждается пророчество Иеремии о церкви и о церковной власти: „И вот, Я поставил тебя ныне укрепленным городом и железным столбом против царей…” и так далее. Посему, если земная власть сойдет с верного пути, ее будет судить духовная власть, но если с пути сойдет низшая духовная власть, то судить ее будет высшая. Но если согрешит высшая, то судить ее может только один Бог, а не человек, как свидетельствует апостол: „Но духовный [человек] судит о всем, а о нем судить никто не может”.
Сверх того, эта власть, хотя и дана человеку и осуществляется через человека, принадлежит не человеку, а Богу, ибо дарована Божьими устами Петру и основана на камне для него и его преемников через самого Христа, которого он исповедовал; сам Господь сказал Петру: „Что свяжешь на земле” и так далее. Следовательно, тот, кто противится этой силе, противится Божьему установлению»… «Итак, мы заявляем, объявляем и утверждаем, что подчинение римскому папе есть обязательное условие спасения каждого человеческого существа».
В этих претензиях не было ничего особо нового. Церковь предъявляла их последние двести лет. Однако эта булла выразила их более ясно и категорично, чем когда-либо прежде, и так между старыми притязаниями папства и новым духом наций прошла резкая граница. Значительную роль в этом конфликте сыграл тот ответ, которые давали народы на подобные декларации.
Филипп, по-видимому, осознавал стоявшую за ним новую силу и обратился напрямую к нации. В 1302 году, как известно, он созвал первые Генеральные штаты Франции и представил перед ними требования папы. Все три сословия ответили отдельно, поддержав короля и отказав папе в праве на какое-либо владычество над государством. Духовенство, пожалуй, заняло эту позицию с некоторой неохотой, колеблясь, кому хранить преданность, но это поразительным образом демонстрирует силу общественного мнения в пользу государства, что духовное сословие поступило именно так, и многие из его рядов, несомненно, поддержали короля, исходя из своих реальных убеждений.
В Англии результат был таким же. Есть мнение, что по вопросу налогов Эдуард уступил папе, но это, разумеется, неверное понимание этого дела. Действительно, в 1297 году он временно примирился с церковью, но сразу же после этого снова заявил о своем праве облагать ее налогами и осуществил его, а когда в конце концов отказался от этого права, то уступил не церкви, а общему сопротивлению всей страны против неконституционного акта власти, и согласился с тем, что никто в государстве не должен облагаться налогом иначе как по его собственному согласию. Это совсем не то, что подчиниться претензиям буллы Clericis laicos, которые он явственно отказался признавать. В 1299 году, когда папа заявил, что Шотландия является папским леном и не должна подвергаться нападениям со стороны англичан, Эдуард не проявил склонности отказываться от своих прав, и все королевство поддержало его в этом вопросе.
Не следует упускать из виду один инцидент в рамках этого конфликта, ибо он свидетельствует о появлении идеи, которая со временем приобретет важнейшее значение. Филипп официально обратился к церкви в обход папы, ссылаясь на ересь и безнравственную жизнь Бонифация, с призывом созвать общий собор и выбрать более законопослушного папу. В тот момент его обращение ни к чему не привело, но самой мысли, что собор имеет право судить о легитимности папы, в следующей эпохе суждено было стать отправной точкой для самой перспективной и обнадеживающей попытки реконструировать устройство церкви.
Правление Бонифация закончилось с его смертью в 1303 году, когда он погиб от рук напавших на него врагов. Он потерпел неудачу во всех своих попытках контролировать политические дела там, где зародился новый национальный дух. На самом деле это был конец целой эпохи в истории папства. Старые победы церкви над государством уже не повторялись. Силы современной политики, свергшие папство с имперской позиции, к которой оно так стремилось, на уровень политической малозначимости, едва ли не меньшей, чем у современной Священной Римской империи, уже начали действовать.
После смерти Бонифация Филипп IV решил не допускать повторения подобного конфликта в будущем и подчинить пап непосредственно своей власти и после небольшого перерыва, пока правил Бенедикт XI, добился избрания папой французского прелата Климента V. Так на семьдесят лет папство попало под влияние Франции. Внешним признаком этого был перенос папской резиденции и, следовательно, фактической столицы церковного мира в Авиньон, город в Провансе у французской границы. Коллегию кардиналов заполнили французские прелаты, и на какое-то время короли Франции или французские короли Неаполя почти открыто контролировали политику папства.
Нетрудно представить себе последствия. Международная политика в современном смысле еще не сложилась, но тогда уже проявились первые слабые признаки противоположных интересов, которые со временем, когда внутренние дела государств приобретут более устоявшийся характер, приведут к современной межгосударственной политике. Нации начали подозревать друг друга и опасаться посягательств. У каждого правительства были свои цели, которых оно нетерпеливо пыталось добиться на своих территориях, в чем ему могли бы помочь или помешать другие государства. До тех пор, пока папы продолжали занимать положение верховного судьи над всеми государствами, не находясь под прямым влиянием какого-либо из них, и пока они не обслуживали явных политических интересов, они могли бы отчасти сохранять свое имперское положение. Дух новых наций мог отвергать прямое вмешательство пап в их внутренние дела, но они едва ли стали бы возмущаться, и более того, часто бывали рады воспользоваться международным влиянием папства к собственной выгоде. Политика пап после возникновения наций должна была заключаться в том, чтобы по возможности сохранять максимальную свободу от всех конкретных политических вопросов и всячески совершенствовать и укреплять свою международную власть.
Папство в Авиньоне было, напротив, практически полным отречением от этой позиции. Это было почти такой же внезапной и окончательной гибелью имперской власти пап, как крах Гогенштауфенов — гибелью имперской позиции германских королей. Как только другие государства Европы увидели или подумали, что видят, что папы находятся под контролем Франции, что их бесспорные духовные права и притязания на другие сферы используются в интересах французской политики, что папы на самом деле стали орудием французских королей, тогда национальный дух сразу пробудился в оппозиции к папскому вмешательству, и папы утратили даже то уважение и повиновение, которым пользовались в других государствах. Папам уже никогда не удалось вернуть себе прежнего положения в общеевропейских делах, с которого они спустились, отправившись в Авиньон. В действительности вернуться к прошлому им, разумеется, не позволяло возникновение новых сил и новых условий, новой общей атмосферы, но историческими фактами, благодаря которым эти новые силы встали на пути у требований пап, были поражение Бонифация в его конфликте с Филиппом IV и последующее «вавилонское пленение» в Авиньоне.
