Эта система, схоластика, была первым движением эпохи Возрождения, ее предтечей и ее началом. Она появилась под влиянием причин, которые привели к Возрождению, но в то время, когда они лишь начали действовать и лишь слабо ощущались. Для нее были характерны те же умственные качества, что и для более поздней эпохи, но они еще не успели освободиться из-под власти других, совершенно средневековых качеств. Она дала надежду на будущее, однако новый дух располагал еще такой малой опорой для строительства и его настолько затмевали и превосходили традиции и авторитет, что он смог выжить и проявить себя лишь благодаря убежденным и энергичным усилиям.
Великой эпохой активной и творческой схоластики был XIII век, одна из величайших интеллектуальных эпох мировой истории. В одном абзаце невозможно дать представление об интеллектуальном возбуждении, умственном пыле и энтузиазме этого столетия или хотя бы перечислить его великие имена и их достижения. Следует все же отметить две-три вещи, поскольку они самым ясным образом показывают, как результаты XIII века повлияли на последующее движение.
Одна из них — плачевная история Роджера Бэкона, человека, который увидел, как опасно опираться на авторитет. Он провозгласил методы критики и наблюдения и указал, как следует вести исследование и как использовать новые полученные материалы, в почти что современном духе и с такой ясностью понимания, которая впоследствии приведет к возрождению науки и знания как к одному из непосредственных результатов XIII века. Но он никого не смог заставить услышать его. Власть авторитета и дедукции, схоластических методов и схоластических идеалов настолько прочно укоренилась в своем владычестве над людьми при влиянии великих умов того столетия, что все иные методы и идеалы казались невозможными. Его труды вышли из кладезя мирового знания, не оставив видимого следа, пока Возрождение не пошло уже полным ходом, и только тогда они оставили след, но лишь малейший. Иными словами, итоги века по своему характеру и методам шли вразрез с возрождением реальной науки и образования.
Еще одной особенностью XIII века, которую следует отметить, было создание университетов. Развившиеся из некоторых первых школ, под влиянием стремления эпохи к знаниям, благодаря внедрению новых методов обучения и исследования, они быстро распространились по всей Европе и, казалось, обещали самым эффективным образом содействовать интеллектуальному развитию. Но в их случае, как и в случае Бэкона, схоластика оказалась слишком высокоорганизованной, ее концепции все еще занимали весь умственный горизонт, чтобы научный мир мог повернуть в какую-то другую сторону, и университеты полностью подчинились ей
[129]. Даже предметы изучения, которые, казалось бы, могли привести к улучшениям — римское право, которое должно было привести к изучению истории, и медицина, которая должна была создать представление о реальной науке, — стали абсолютно схоластическими и ограничивались строгими рамками, не допуская ничего нового.
В итоге результатом первого или схоластического возрождения было создание гигантской системы организованного знания, насколько это было знанием, в которой у всякой мыслимой идеи было свое место и которая оказала самое деспотическое влияние на всю умственную деятельность в силу своей тесной связи с непогрешимой системой богословия, с которой всякий ум должен был соглашаться под страхом вечного наказания. Независимое мышление в философии было ересью и преступлением. Когда началось настоящее Возрождение с его новым духом, идеями и методами, оно обнаружило, что эта грандиозная система полностью заняла все сферы, что все профессионально ученые люди — ее преданные сторонники, а университеты — ее дом. Поэтому новый дух был вынужден воспарить и найти своих апостолов за пределами ученых занятий. Все шансы были против этого, и он смог восстановить истинное знание и научный метод только через ожесточенную борьбу и успешную революцию.
Таким образом, окончательным результатом XIII века было то, что схоластика, как бы искренне она ни желала такого результата вначале, по факту привела не к возрождению науки, а к такой организации знаний и образования, которая стала труднопреодолимым препятствием для Возрождения, когда оно пришло. Другими словами, это значит, что никакое возрождение не могло наступить до тех пор, пока сомневающийся и критический дух, который смутно проявил себя в эпоху формирования схоластики, вновь не пробудился к новой деятельности и лучшей судьбе и не привел к полному отказу от средневековой точки зрения.
К началу XIV века сложились гораздо более благоприятные общие условия для такого пробуждения, чем в момент появления схоластики. Экономический и политический прогресс XIII века проделал очень большой путь, и XIV век в этом отношении был веком еще более скорых изменений. В развитых странах Европы царила совершенно новая атмосфера, появились новые интересы, новые стандарты здравомыслия и новые цели. Если эти перемены в первую очередь проявились в росте национальных чувств и патриотизма, в возвышении низших и большем уважении к человеку как человеку, то в более дерзких коммерческих предприятиях и исследованиях неизведанных земель они проявились лишь немногим позже. Мы можем проследить их непрерывное выражение и влияние в мысли и литературе с почти столь же раннего времени.
К уже произошедшим изменениям нужно было добавить лишь аналогичные перемены в интеллектуальных интересах, проявившихся столь же ясно в науке, литературе и искусстве, сколь в правительстве и торговле, чтобы завершить превращение средневекового человека в современного. В Средние века с человеком как индивидом почти не считались. Он был только частью великого механизма. Он действовал исключительно через ту или иную корпорацию — общину, гильдию, орден. Он был мало уверен в собственных силах, очень слабо сознавал свою способность в одиночку совершать великие деяния и преодолевать огромные трудности. Жизнь была настолько тяжела и ограниченна, что человек не испытывал радости просто от жизни, никакого чувства красоты окружающего мира, и, будто этот мир уже не был достаточно мрачен, ужасы мира иного были для него очень близкими и реальными. Он жил, не чувствуя прошлого и не представляя возможностей будущего.
Вряд ли нужно говорить, что современный человек, любой современный человек, является противоположностью всего этого. Наш мир почти полностью стал миром отдельных людей. Мы в высшей степени уверены в собственных силах. Практически каждый из нас готов взять на себя любую задачу, так как твердо уверен в возможности ее выполнить, и мало кто не способен наслаждаться всеми красотами этого мира, будучи слишком увлеченным реалиями иного. Именно Возрождению предстояло проделать эту работу и превратить одного человека в другого; пробудить в нем сознание своих сил и дать ему уверенность в себе; показать ему красоту мира и радость жизни; заставить его почувствовать живую связь с прошлым и величие будущего, которое он может создать.
Достаточно было даже небольшого успеха в том, что делали люди в те дни в областях политики и торговли — создании государств, больших или малых, и накоплении богатств, — чтобы пробудить эти чувства, по крайней мере их зачатки, хотя бы полуосознанно. Импульс, который интеллектуальное развитие получило в тот момент от политического и экономического, явственно виден на примере очевидных случаев тесной зависимости разных линий прогресса друг от друга, о чем уже говорилось выше. И чтобы составить себе четкое представление об этом переходном веке, необходимо почувствовать близкую связь всех этих движений друг с другом и, более того, их существенное единство как различных сторон одного великого движения.
