Излишне было бы шаг за шагом прослеживать известные исторические события, связанные с развитием английского государственного устройства. Для наших целей было бы достаточно лишь составить представление о том прогрессе, который был достигнут в конце Средневековья в деле превращения монархии Вильгельма Завоевателя в фактическую современную республику, а также об институциональных формах, в которых воплотились эти итоги.
Английское государственное устройство в конце Средних веков состояло из двух видов институтов, каждый из которых играл важную роль в достижении общего результата. Во-первых, это были институты негативного характера, предназначенные для защиты личности от произвольной немилости исполнительных чиновников. Таковы были суд присяжных, принцип хабеас корпус и законодательные определения государственной измены. Вторыми шли институты, которые можно назвать позитивными по характеру, их цель была дать представителям народа некоторые полномочия по сдерживанию общественных действий короля и принятию некоторого участия в работе правительства. Примерами этого являются импичмент и принцип, по которому требуется согласие палаты общин, чтобы законодательный акт считался действительным. Национальное согласие на налогообложение — это вопрос, который стоит посередине между этими двумя видами и по характеру сходен с ними обоими. Сначала оно объяснялось защитой человека от произвола исполнительной власти и, всегда служа этой цели, стало самым эффективным средством увеличения роли нации в управлении государственными делами. Разумеется, как гражданские свободы вообще не могли существовать без институтов первого рода, так и без вторых не мог быть достигнут какой-либо существенный прогресс в отношении республиканской конституции.
Говоря об институтах, занимающих промежуточное положение между двумя вышеупомянутыми видами, для начала следует рассмотреть право на самообложение налогами. Самая упорная и долгая борьба в этот период английской истории шла за это право, и англичане во всех уголках мира всегда считали его самым основополагающим принципом своей конституции. Если исполнительная власть может обеспечить достаточно большой доход для удовлетворения своих нужд, независимо от нации, англичанин независим во всем остальном и может делать, что ему вздумается. Эта борьба, если рассматривать ее в целом, может произвести впечатление в ряде отдельных случаев, а не последовательными действиями с единой четкой целью, но эти случаи сыграли не менее решающую роль в ходе исторических событий, чем принцип в конституции, и обе стороны достаточно ясно осознавали, что ставить на карте, чтобы сделать соперничество упорным и затяжным.
Во времена Великой хартии вольностей налогообложение только что вошло в переходный период между феодальными пошлинами и сборами и более регулярными современными методами. Мы не можем вдаваться в историю этого перехода, но его важнейший факт состоит в том, что принцип согласия был распространением на общий налог того феодального правила, что на внеочередную выплату требуется согласие вассала. Феодальное отношение было договором с четкими условиями. Ни одна из сторон договора не имела права расширять эти условия в своих интересах без согласия другой, и этот пункт по возможности тщательно охранялся в таком важном вопросе феодального периода, как денежные выплаты. Когда ближе к концу феодальной эпохи национальное налогообложение стало возможным, его введение стало легче благодаря применению к нему этого же феодального принципа; более того, это было совершенно естественное и единственное возможное применение, причем отнюдь не исключительно английское. По мере того как феодальное налогообложение повсюду расширялось, переходя в современное, принцип согласия, как правило, расширялся вместе с ним. Для Англии было характерно то, что раннее установление этого принципа сделало его сильным орудием в руках активных людей нации, позволившим принудить государя к удовлетворению практически всех требований граждан.
Именно финансовые потребности сына Иоанна Генриха III заставили его подчиниться плану правительства, воплощенному баронами в Оксфордских постановлениях в 1258 году. Это был план ведения дел комитетами парламента, который стал некой предтечей современной английской системы, хотя и не прямым ее предком, но, к счастью, преждевременным; к счастью, потому что в то время еще не сформировался политически влиятельный средний класс, и правительство парламентских комитетов, если бы его удалось учредить, свелось бы к узкой олигархии. Попытка короля освободиться от этого контроля привела к знаменитому конфликту с Симоном де Монфором и к парламенту 1265 года, в котором представители небольших населенных пунктов впервые заседали с рыцарями графств, начавшими представлять графства в парламенте несколькими годами раньше. Военная победа короля над баронами была одержана, но за ней последовало его официальное признание тех пунктов из их требований, которые соответствовали достигнутой на тот момент стадии конституционного роста.
Спустя тридцать лет между королем, тогда уже Эдуардом I, и баронами произошло еще одно столкновение, безусловно, крамольное со стороны последних, как и любое другое из этого ряда, но связанное с вопросом налогообложения и окончившееся новым и полным согласием короля соблюдать положения Великой хартии вольностей. Король так однозначно согласился не вводить налогов без согласия, и было столько прецедентов налогообложения с явно выраженного согласия, что этот принцип, можно сказать, был окончательно принят к концу правления Эдуарда I, и только те налоги считались законными, на которые согласилась нация. Впоследствии государи пытались так или иначе уклониться от наложенных на них ограничений, но, если этот вопрос ставили перед ними прямо, они неизбежно признавали этот принцип.
Едва только была одержана эта победа, как парламент сделал еще один шаг, почти такой же важный. В 1309 году он проголосовал за налог в пользу короля Эдуарда II при условии, что он исправит некоторые указанные парламентом злоупотребления, и королю пришлось согласиться. Этот прецедент оставался единственным в течение целого поколения, но долгая война с Францией, начавшаяся около 1340 года, сделала государя более зависимым, чем когда-либо, от согласия парламента, и тогда всерьез установился обычай оговаривать выделение денег определенными условиями
[122]. Эдуард III был вынужден признать незаконность разных форм налогообложения, с помощью которых можно было уклониться от принципа согласия или для которых в прежние времена он не был необходим. При Ричарде II парламент начал интересоваться, как расходуются предоставленные деньги, и указывать цели, на которые они должны идти. Генрих IV, первый из Ланкастеров, сел на трон с парламентским титулом и допускал, даже если явно и не всегда признавал, право парламента сопровождать голосование по налогам с теми или иными условиями, требовать исправления злоупотреблений перед решением по налогам, предписывать общие цели расходования денег и требовать отчета о тратах, и эти пункты стали прочно гарантированы еще до конца века. Когда эти права были окончательно установлены, контроль парламента над налогообложением стал полным. Но не настолько, чтобы уже не оставалось никаких возможностей для сомнения или уклонения. Этот этап будет достигнут лишь после периода Стюартов. Однако в юридическом признании всех задействованных принципов он стал полным еще до прихода к власти династии Тюдоров.
