Как видно по эпохе вторжений, последствия во многом сходны с более поздней феодальной системой, и в том смысле, о котором мы упомянули в начале главы, правильно говорить о них как о феодальных, хотя они все же отнюдь не относятся к исторической феодальной системе.
Во-первых, в них отсутствовала характерная черта последующего феодализма. Эти две практики оставались совершенно отличными друг от друга. Они еще не объединились в едином институте. Личные отношения или отношения патрона и клиента отнюдь не означали перехода земли, а владение земли по условиям прекария не подразумевало ни обязательств, ни службы.
Во-вторых, не было общей организации, выраженной или подразумеваемой, как это было в сложившейся феодальной системе, между различными местными силами, которые сформировались к тому моменту. Это были приватные, совершенно отдельные части, на которые распалось государство. Иными словами, между ними, взятыми в одиночку, не существовало достаточной связи, чтобы сохранить государство как государство в период политического хаоса, и они произвели тысячу мелких местных государств, полностью независимых и суверенных.
В-третьих, государство рассматривало эти институты не просто как неконституционные и ненадлежащие для самого себя, но и как незаконные и ненадлежащие для частных лиц. Местный властитель, как мы знаем, мог фактически узурпировать многие функции государства, как судебные, так и военные, и практически устранить государство со всей подвластной территории и занять его место, однако узурпация была строго запрещена законами. В более поздней феодальной системе подобный образ действий не просто признается правительством как законный, но даже в некоторых случаях предписывается как обязанность и становится, по крайней мере на практике, устройством самого государства, так что во многих случаях суверенитет феодального барона на его территории был единственным, который осуществлялся государством.
Франки, придя в Галлию, нашли, что там, как во всех провинциях империи, преобладают эти обычаи. Они отнеслись к ним так же, как ко многим другим римским институтам, которые обнаружили в Риме; они не мешали их использовать и сами переняли их. Именно в условиях, господствовавших в Франкском королевстве, и дозволенными законом способами, перенятыми франкскими королями, эти зачатки превратились в феодальную систему Европы.
Завоевание поистине стало серьезнейшим кризисом в истории феодализма. Если бы франкские короли были настроены уничтожить эти институты, им, разумеется, сделать это было бы гораздо проще, чем римским императорам, поскольку эти институты все еще находились в процессе формирования, и установить централизацию, если и не более полную в теории, то куда более полную по факту. Правительство, которое они застали, обладало многими чертами абсолютизма, несовместимыми с продолжающимся ростом этих институтов. Если бы франки уничтожили их и лишили всякой возможности к дальнейшему росту, их правительство избежало бы своего самого опасного будущего врага, перед которым оно в конце концов и было вынуждено сдаться. Однако более простой политический разум франков не мог воспринять эту опасность столь же ясно, как римский ум, и к тому же еще один факт сыграл более решающую роль, помешав любым изменениям. Сами франки обладали институтами и обычаями, настолько похожими на институты и обычаи римлян, что они самым естественным образом, который только можно себе представить, переняли их и сразу стали рассматривать их как совершенно законные, поскольку законными были соответствующие германские институты
[85]. Германские обычаи и римские обычаи быстро соединились в общую практику, и внесенные германцами изменения добавили некоторые очень важные элементы в общий продукт, так что феодальная система представляет собой один из самых наглядных случаев объединения немецких и римских факторов для формирования новых институтов.
Самым ярким из этих германских институтов был comitatus, который мы кратко описали в главе о германских нашествиях. Старинная теория о том, что феодальная система появилась в результате поселения comitatus на завоеванной земле, теперь отвергнута, но ее место заняло четкое признание важнейшего вклада, который comitatus внес в окончательный результат. Этот институт тесно связан с римской клиентелой, о которой мы говорили выше. Это были чисто личные отношения взаимной защиты, службы и поддержки между главой и несколькими лицами, обычно молодыми мужчинами из племени, в которые добровольно вступали обе стороны. Однако у comitatus были определенные отличительные черты, отсутствовавшие в римском институте, но характерные для последующего феодализма. Германцы не рассматривали его всего лишь как сделку по обмену взаимными услугами, но считали его особой честью как для господина, так и для обычного человека. В него вступали с особыми ритуалами, приношением торжественных клятв, и скрепленные им узы личной верности считались самыми священными и неразрывными. Все эти идеи и обычаи перешли от comitatus в феодальную систему.
Таким образом, римские практики в патронате, которые франки обнаружили в Галлии, казались им естественными и правильными, и они сразу же восприняли их, интерпретировав в соответствии с собственными идеями. Кроме того, очевидно, что, когда франки обосновались на земле и у членов первоначального королевского comitatus в итоге возникли частные интересы и они приобрели земельные владения, что затрудняло для них выполнение обязанностей в рамках прежних отношений или действия в его целях, их место заняли люди, которые вступили в личные отношения с королем, соответствующие как по мотивам, так и по форме, скорее позднему римскому патронату, нежели германскому comitatus. Так что институт, сохранившийся в новом государстве, был скорее римским, чем германским, который должен был неизбежно исчезнуть в кардинально изменившихся условиях национальной жизни, но это был римский институт, существенно видоизмененный идеями и обычаями германцев.
Уже вскоре после завоевания, насколько позволяют нам судить документы, кельтское слово vassus стало использоваться для обозначения человека, состоящего в этих личных отношениях. Первоначально оно применялось к несвободным слугам, но постепенно стало обозначать свободных клиентов и таким образом переняло от идеи comitatus явный почетный смысл — примерно так же, как английское слово knight — «рыцарь».
Что касается вышеописанных земельных отношений, то, в противоположность старым теориям, было убедительно показано, что франкские короли, следуя исконным германским идеям, видимо, с самого начала даровали землю на условии лишь ограниченного права собственности и при определенных условиях она возвращалась к дарителю. Такая практика облегчила для франков понимание и усвоение римской практики прекария, и, как представляется, ее довольно широко приняли германские частные землевладельцы, которые оказались в аналогичном положении с римскими, и ее, как и прежде, применяли римские подданные Франкского государства. Но все-таки, по всей видимости, короли не перенимали ее каким-либо действительно важным образом вплоть до начала эпохи Каролингов, и главной действующей силой в переносе прекария, или precaria, как стали писать это слово, из римского государства в германское, по-видимому, была церковь.
