Что касается Италии, вряд ли можно сожалеть о том, что ее народу не удалось образовать истинно национальное правительство, как мы сожалеем о такой же неудаче германцев. Если бы такое правительство сформировалось, это, конечно, избавило бы итальянцев от множества политических страданий и тирании и, скорее всего, сделало бы Италию более крупным и мощным государством. Но если бы это сделали или прежние короли лангобардов, или кто-то из местных дворян в период упадка империи Карла Великого, Италия, пожалуй, лишилась бы многих славных моментов своей истории; не было бы стимулирующего соперничества мелких городов-республик во второй половине Средних веков, и великие свершения, которые так тесно связаны с ними, произошли бы медленнее и, возможно, в какой-то другой части Европы.
Во Франции новый род, которому суждено было сменить Каролингов, набирал свою силу в окрестностях Парижа. От безвестных предков он очень быстро поднялся к известности в IX веке благодаря тем качествам, которые в то время приводили к успеху
[82]. Его представители были хорошими воинами и могли защитить своих домочадцев и вассалов. Его земельные владения быстро росли, пока не дошли до Луары, и он быстро восходил по феодальной лестнице, пока наконец глава этого рода не стал главой нового образованного герцогства франков. Ни одна другая из местных сил, которые сложились во Франции, не обладали таким же могуществом, как эта, хотя она была не настолько сильнее других, как саксонское герцогство в Германии.
После свержения Карла Толстого была сделана первая попытка передать корону новой династии, и герцог Эд, или Од о, стал в 888 году королем. Однако его признала лишь небольшая часть Франции, и в пику ему был выбран король-Каролинг. На протяжении сотни лет королевский титул переходил туда-сюда между двумя родами, так как ни один не мог удержать его, хотя на протяжении большей части века Каролинги были признанными королями. Наконец герцог Гуго Великий, унаследовав воинское мастерство своих предков, стал и талантливым государственным деятелем и дипломатом, в результате чего значительно укрепил и распространил влияние своего рода. Его сына Гуго Капета в 987 году после смерти Людовика V из Каролингов избрали королем, и хотя Карл Лотарингский, продолживший род Каролингов, сопротивлялся этому, он не получил общей поддержки, и дом Капетингов окончательно утвердился на троне.
Вероятно, в выборах Гуго Капета сознательное национальное чувство — понимание отличия своего народа и языка — сыграло менее прямую роль, чем в соответствующем перевороте в Германии. Но условия, которые отличали Францию от Германии, были именно те, которые подорвали могущество дома Каролингов и вывели дом Капетингов на его высокое положение, а смена на престоле старой династии новой способствовала усилению и увековечиванию возникающих различий. Франция становилась полностью феодальной. Это была родина феодальной системы, и там эта система развилась раньше и полнее всего. Этот новый феодализм был особенно силен на Западе. Капетинги были самым могущественным из всех феодальных родов. Каролинги представляли старую власть над феодализмом. Они крепко держались Востока, откуда происходила их сила. Переворот во Франции означал восхождение к власти новых активных сил, которым суждено было сформировать будущее, вместо старых, которые уже проделали свою работу, и одним из самых важных и прямых результатов их действия при местной династии, пришедшей к власти таким образом, стал постепенный рост национального сознания из крохотного семени, заложенного в самом начале.
Однако реальная власть, которой пользовались первые Капетинги как короли, была очень мала. Всю Францию покрывали феодальные владения, такие как герцогство франков, причем некоторые из них были не менее, если не более, сильны, чем сами Капетинги. Нормандия, Шампань, Бургундия и Аквитания — вот лишь крупнейшие из множества локальных княжеств, занимавших всю территорию и отстранявших короля от любого прямого контакта с землей и людьми.
Герцогство франков было источником, из которого Капетинги черпали свою реальную власть, и, если воспользоваться ею с умом, ее хватило бы, чтобы сформировать прочную основу для создания более широкой власти. Национальная церковь с ее влиянием и ресурсами оказала им огромную помощь, как и то, что на их стороне была теория королевской власти и прерогатив сильного центрального правительства, дошедшая с дней первых Каролингов. Это были всего лишь неопределенные прерогативы, имевшие только ту реальную ценность, какую позволяли им иметь крупные феодалы, но они образовали совершенно четкий стандарт, в сравнении с которым каждое усиление могущества Капетингов было шагом вперед. Первые четыре поколения новой династии сделали немногим более того, чем удержать свой дом на троне, тщательно заботясь о том, чтобы сын получал признание еще при жизни отца; однако они сумели ничего не потерять и подготовили путь для неуклонного роста королевской власти, начиная с того времени.
В учреждении этих национальных правительств во Франции и Германии есть определенные черты, общие для обоих случаев, на которые следует обратить внимание.
По-видимому, ни там, ни там не было сильной привязанности к дому Каролингов. Насколько далеко идущие выводы можно сделать из этого, сказать нельзя, но представляется, что в обеих странах было, по крайней мере, бессознательное понимание того, что Каролинги представляли другое положение вещей, нежели существовавшее, и у них было желание выбрать королевский дом, который в полной мере соответствовал бы новым условиям. Конечно, в обеих странах роковая слабость династии заключалась в том, что она не создала местной власти, что не обладала непосредственными владениями, собственным герцогством, которое бы хранило ей преданность и откуда она могла бы черпать людей и ресурсы, не завися от крупной феодальной знати. Это было краеугольным камнем успеха саксонской династии в Германии и Капетингов во Франции. Если бы Каролинги были крупными феодалами, а не только королями, они, возможно, могли бы удержаться у власти.
В обоих этих государствах церковь, хотя и действуя независимо, оказывала влияние в том же направлении, и в обоих же случаях, пока ослабевала власть Каролингов, разделившиеся государства стали практически независимыми, так как существовало мнение, будто в общем правительстве нет необходимости и местные власти на самом деле лучше для того времени; иными словами, когда была непосредственная опасность полного распада, церковь стала одним из сильнейших факторов, сумевших убедить людей сохранить национальное правительство и в итоге передать государство новым родам, которые в перспективе могли бы вновь установить сильное правительство. И причина в обоих случаях тоже была одна и та же: опасность, которая иначе угрожала бы общей организации церкви, если бы государство распалось на полностью самостоятельные фрагменты. В обоих случаях, когда передача произошла, церковь и по своим средствам, и по влиянию стала одним из крупнейших ресурсов новой монархии в ее стараниях по консолидации государства.
