В тесной связи с этой идеей божественной цели в истории следует, пожалуй, упомянуть возникшую в церкви веру, хотя мы не можем убедительно доказать, что она выросла из нее в особое положение, которое занимал апостол Петр. Более или менее сознательная вера в необходимое церковное единство, несомненно, должна была распространиться еще до того, как сложился подобный образ Петра, но как только он сложился, то стал сильнейшим фактором в установлении подлинного единства и превращении Рима в его центр. В отсутствие убедительных исторических доказательств трудно избежать вывода, что вера, будто провидение предназначило Риму быть религиозной столицей мира, была единственной основой предания о том, что Петр был его епископом. Две линии веры, безусловно, шли бок о бок, о чем свидетельствует следующее: буквальное толкование некоторых отрывков Нового Завета очевидно указывает на то, что Христос дал Петру власть над другими апостолами, поэтому церковь Петра должна иметь власть над другими церквями. Но божественный план истории превращает Рим в политическую столицу всего мира, следовательно, так предначертано Богом, поскольку политическое существует для религиозного, чтобы Рим стал мировой религиозной столицей. Итак, Петр, князь апостолов, основал свою церковь в Риме, столице, и по прямому указанию Христа, а также в силу очевидного божественного плана истории римская церковь возвышается надо всеми другими церквями.
Этот аргумент, конечно, впервые возник в чисто теоретическом плане в борьбе с еретиками и раскольниками, как в уже процитированном трактате Киприана Карфагенского. Христос дал Петру идеальное превосходство над прочими апостолами как символ великой истины, которой он учил во множестве разных образов, что основанное им духовное царство должно оставаться единым и неделимым. Но эта идея, как только она оформилась, уже не могла оставаться чистой теорией. По мере того как складывалось монархическое устройство, она сама должна была стать фактическим основанием веры в то, что это устройство положено Богом, и с изменением общей концепции христианства от духовного к внешнему, о чем мы упоминали выше, обращение к реальной и зримой организации как свидетельству божественного плана было бы чрезвычайно сильным аргументом.
Во многих аспектах особое положение римской церкви и ее специфические черты сыграли огромную роль в расширении ее влияния и, наконец, в установлении ее господства.
Она находилась в единственном великом городе Запада. На Западе не было таких городов, как Александрия и Антиохия на Востоке, естественных столиц великих географических областей империи, чьи епископы могли бы поддаться соблазну и попытаться добиться независимости и расширения своей власти. Карфаген рано лишился всяких шансов на подобное соперничество после завоевания Африки вандалами-арианами, из-за чего африканская церковь стала более зависима от Рима. Фактическая борьба епископов Медиоланского и Арелатского за независимость показывает, насколько велика была бы такая опасность в условиях существования могущественных городов.
Римская церковь была единственной апостольской церковью на Западе. Она была бы апостольской даже без Петра, ведь там трудился Павел и написал ей свое очень важное послание. В случае возникновения в церкви сомнений и разногласий по различным богословским моментам считалось, что такие церкви хранят более чистую традицию первозданного учения, чем другие, и к ним стали обращаться за советом и разъяснением по спорным вопросам, а их доктрина стала считаться образцом. Рим стал единственной церковью на Западе, к которой могли обращаться за таким руководством
[72].
Римская церковь была самой большой и сильной на Западе. Она также была самой богатой и очень щедрой в своих дарах беднейшим и слабым церквям, которые обращались к ней за помощью.
Кроме того, она была ортодоксальной церковью с удивительным единообразием. В дни, когда формировалось богословие и первосвятительство, существовала большая опасность, что римская церковь или римский епископ могут принять учение, которое не поддержит мнение большинства, и эта опасность была практически устранена после установления первосвятительства. Тот факт, что это, по сути, произошло лишь раз или два и не имело последствий, привел к тому, что мнение епископа Рима по догматическим вопросам стало пользоваться прежде немыслимым авторитетом. Вероятно, эта общая доктринальная ортодоксия частично объясняется тем, что богословские разногласия были намного менее многочисленными и менее крайними на Западе, чем на более изощренном в философском отношении Востоке. Во всяком случае, этот факт сделал признание доктринального авторитета римской церкви относительно простым делом. Но хотя мнения, которые она представляла, одержали победу над всеми противоположными взглядами, римская церковь тем не менее была очень терпима к вариациям веры, которые не считала существенными, и это не усложняло для несогласного возвращение в лоно церкви, как только тот убедится в ошибочности своих взглядов. Общая терпимость и мудрость ее доктринального контроля делали усиление единообразия веры под ее руководством сравнительно простой задачей.
Римская церковь вела очень активную миссионерскую работу. Множество церквей по всему Западу были основаны как римские миссии и с естественным чувством доверия обращались к ней за советом и руководством как к материнской церкви. Обращение англосаксов в католическое христианство миссионерами, которых послал из Рима папа Григорий I, как мы увидим ниже, имело огромное значение для сохранения и усиления папской власти в критический период ее истории.
Мы многое сумели отметить — тенденции в самой церкви, римские идеи и традиции империи, особенности римской церкви и ее епископов, которые, можно сказать, изнутри сформировали ее внешнее устройство. Но не только эти, а и другие факторы иного рода работали на достижение того же результата. Особенно заслуживают упоминания некоторые исторические события, произошедшие независимо от воли римских епископов и помимо их прямого желания, но, однако же, повлиявшие на это развитие самым активным образом.
В первую очередь это основание Константинополя. Первый император, исповедовавший христианство, перенес правительство на Восток, вероятно, в основном из стратегических соображений, и хотя впоследствии императоры долго проживали на Западе, Рим перестал быть местом, где находится правительство, даже для них. Рядом с римским епископом уже не чувствовалось присутствия чего-то могущественного и осеняющего, и это преуменьшало его важность из-за постоянного сравнения. Он уже не находился под прямым контролем императора, под каким находился бы в ином случае, и его теологические взгляды на расстоянии казались гораздо менее важными, чем если бы он был епископом непосредственно императорского двора. В итоге римским епископам удалось сохранить гораздо большую самостоятельность действий, чем константинопольским, и последовательную теологию, невозможную для их соперников, подчинявшихся потребностям двора, где то и дело совершались перевороты.
