Из этой уверенности с неизбежностью следует, что многие действия, которых древний закон не принимал во внимание, а древнее общество считало несущественными или даже нейтральными в нравственном смысле, могли представлять огромную важность как постоянные элементы, определяющие отношение человека к Богу. Несомненно, в первую очередь именно благодаря влиянию этого учения, в силу введения идеи греха как руководящей идеи в этику христианство осуществило свою задачу по повышению общих моральных стандартов и разъяснению конкретных этических суждений, как, например, если выбрать один из самых показательных случаев, в тех переменах, которые произошли в отношении сексуальных прегрешений.
Другой вывод из этого учения относительно характера заключался в том, что определяющим фактором во всех этических суждениях индивида должен быть внутренний характер, а не внешнее действие, и что внешнее действие имеет значение только как свидетельство внутреннего характера. Это также была не совсем новая идея, но христианство придало ей гораздо более яркую и наглядную форму, чем когда-либо прежде, когда записало в книге, которую читали и перечитывали как особый религиозный путеводитель и руководство для всех верующих, поразительные слова своего основателя, в которых он провозгласил, говоря о некоторых самых неискоренимых пороках любой эпохи, что затаенное в сердце вожделение несет на себе такую же вину, что и фактическое действие.
В-четвертых, среди вкладов христианства в этику — и в каком-то смысле это оказалось самым решающим этическим влиянием — было учение о том, что надежда есть и для морально развращенного и испорченного характера. Христианство учило, что, если внутренний характер не праведен, он может быть преобразован Божьей благодатью, если человек признает для себя наивысшую истину его религиозного учения — прощение грехов через веру в искупление Христа, чтобы он мог быть преобразован весь сразу, единым наивысшим выбором, сознательным подчинением воли Богу, так, чтобы человек полюбил то, что ненавидел, и возненавидел то, что любил. И еще оно учило, что сила, которая настолько меняет жизнь, продолжит и дальше оказывать божественную помощь в моральных стремлениях и трудностях новой жизни. Здесь следует отметить один существенный момент, полностью независимый от какого бы то ни было возможного религиозного значения: христианство действительно создало в сознании людей крепкую и доверчивую веру в такое преобразование, и это исторический факт
[44].
В униженном и отчаявшемся изгое порождало твердую уверенность, что он полностью покончил с прошлой жизнью, что ее узы и искушения больше не будут иметь над ним никакой власти, что он свободен начать новую жизнь, будто родился заново. Это убеждение, которое создало христианство, вводило в историю совершенно новый фактор. Величайшая проблема практической этики всегда заключалась не в том, чтобы заставить людей умом признать истину, а в том, чтобы заставить их быть верными своим этическим убеждениям. Несомненно, стоицизм учил очень возвышенной системе нравственных истин, он даже пытался в качестве своего рода миссионерской философии убеждать людей жить по законам правды; однако признал свою неспособность сделать стоиками массы. В труде, который христианство проделало в этом направлении, содержится один из величайших его вкладов в нравственное возрождение мира. В прямом личном характере своей центральной истины — Христе Спасителе каждого отдельного человека, — во внушенной им твердой уверенности, что Божья сила меняет жизнь и постоянно помогает в старании проводить ее в праведности и в творческой силе любви, поднимающейся в сердце человека навстречу любви Божьей, христианство привело в действие новую силу нравственного возрождения мира. И именно благодаря акценту на этих идеях осуществилась преобразующая способность христианства. В той мере, в какой оно сохраняло эти истины как главные принципы своего учения и следовало им в своей преобладающей жизни, оно оставалось великой силой, которая вела людей по пути нравственного восхождения. Когда оно вместо них ставило на пьедестал нечто иное, чем главное, как то, на чем следует делать акцент, будь то внешние формы или догматические убеждения, оно не выполняло своей миссии и ограничивало свою власть, и это, несомненно, происходило в течение длительных периодов времени. Некто сказал, что церковь никогда не омрачала чистоты своего нравственного учения; однако надо признать, что в христианской истории бывали периоды, когда теоретическое учение практически оставалось единственным, что сохраняло чистоту, и когда оно оказывало мало реального влияния на жизнь общества того времени. Подлинное христианство в такую эпоху, конечно, почти исчезало из вида, продолжая жить в тех непритязательных жизнях, которые тогда не привлекали ничьего внимания, но его следы мы находим даже в самые темные дни. Один из самых обнадеживающих знаков нашего времени — то возвращение влияния и акцента на активное христианство наших дней, которое произвели эти этические идеи.
Вряд ли можно преувеличить важность новой силы, которая таким образом была привнесена в нравственную жизнь мира. Наука запрещает нам полагать, что можно добавить какую-либо новую значительную силу к совокупности физических сил, уже действующих во Вселенной. Но создается впечатление, что в данном случае мы определенно сталкиваемся с тем фактом, что с христианством к общей совокупности энергий, действовавших в истории человечества, прибавилось новое возрастание этической силы. Нечто, чего прежде не существовало в мире, фактически облегчило для людей избавление от рабства дурных привычек и осуществление их идеалов нравственной жизни. Может, не просто проследить во всех деталях обеспеченные таким образом результаты, поскольку они осуществляются в характере и в индивидах в тех сферах жизни, которые обычно не документируются, да и такими силами, которые действуют тихо и незаметно. Но мытари и грешники, преображенные в святых христианской истории, никоим образом не ограничиваются евангельскими днями
[45].
