В действительности это было повторение того, что говорилось в другой связи о провозглашении единства Бога и человека, конечного и бесконечного, и не просто как философской идеи или абстрактной теории, а как чего-то такого, что на самом деле было доступно для обычных людей. Чувство примирения и гармонии с Богом могло стать, как утверждало христианство, сознательным фактом повседневной жизни для каждого человека.
Также христианство учило, что религия, как неизбежное следствие христианской концепции отношений между Богом и человеком, имеет непосредственную практическую миссию наставника и помощника в нравственных вопросах. Это был новый и важный шаг вперед. Древние национальные религии не предъявляли этических требований к верующему. Характер, приписываемый богам, не мог быть полезен ни для кого. Языческий жрец никогда не смотрел на себя как на учителя морали и не предполагал какой-либо реформаторской миссии у своего вероучения. Греки или римляне, нуждавшиеся в помощи в этических вопросах и утешении, обращались к философу, а не жрецу. Христианство произвело революцию в этом деле. Чистый идеал характера, который оно высоко вознесло в своей концепции Бога, его ясное утверждение о необходимости и возможности такого характера для каждого человека, которую оно показало в евангельской истории, создали небывалую дотоле тесную связь между религией и этикой
[42]. Религиозная жизнь, которую христианство стремилось создать в индивиде, обязательно должна была выражаться в правильном поведении. Это был его истинный плод, его внешняя проверка, и энергия новой религии была особо направлена на его совершенствование.
Безусловно верно, что эти религиозные концепции не сразу и не полностью одержали победу над более старыми и грубыми. Борьба между старым и новым часто была упрямой и затяжной, и высшие понятия долго оставались скрыты из-за упорства низших. Но в той степени, в какой эти идеи ныне принадлежат людям, это следует считать заслугой христианства, и любой человек, даже отрицая у христианства, как религии, особый божественный характер или какую-то окончательность, но все же надеясь на то, что еще более совершенное понимание и осуществление религиозной истины будет достигнуто в будущем, должен признать в христианстве фундамент, на котором оно будет возведено.
Это, во всяком случае, можно с уверенностью сказать о вкладе христианства в чисто религиозный аспект нашей цивилизации. Если то, что мы выше сказали о связи, установленной христианским учением, между религией и этикой, верно, то из этого следует, что дальнейшее влияние этой религии можно проследить в направлении практической этики.
Здесь следует отметить, во-первых, возвышенный идеал чистой и безгрешной жизни, который христианство ставило перед всеми людьми в своем повествовании о жизни Христа как примера, которому они должны были следовать, как божественного дарителя, образца, с которого они должны были строить свою жизнь. Ибо христианство не считало жизнь Христа невозможной для человека жизнью Бога, а полагала ее человеческой жизнью с Божьей помощью, жизнью божественного существа, которое пожелало стать истинным человеком и поставить себя в те же условия и рамки, в которых вынужден жить человек, чтобы научить его осуществлять возможности своей собственной жизни. Или, как было прекрасно сказано, жизнь Христа «открыла человеческую грань Бога и божественную грань человека». Христианский идеал не был похож на стоический — просто идеал, которого никто никогда не достигал. В этом отношении христианство осуществило решительное наступление на стоицизм тем, что указало на реальную жизнь, осуществившую свой идеал, а также следующим шагом своего учения — тем, что человек не обязан полагаться только на силу своей воли в стремлении достигнуть идеала.
Во-вторых, христианство, в частности, учило, что обязанность соответствовать этому идеалу и хранить верность высшему нравственному закону — вот высший закон поведения, каковы бы ни были силы, требовавшие противного. Христианство утверждало, что высший моральный закон отличается от закона государства и обладает более высоким авторитетом. Это была не совсем новая идея существования морального закона, отличного от закона государства, которому должен повиноваться человек. По крайней мере, стоицизм признавал этот факт. Но то, что этот закон требовал надлежащего послушания от каждого человека, в то время как требования государства противоречили ему, было новым шагом, хотя, конечно, языческая этика не могла быть далека от этой истины. Однако христианство на этом не остановилось. Оно обеспечило прямое практическое проявление этого принципа в непрерывном ряду самых публичных и самых драматичных примеров каждого периода гонений. Кроме того, в лице своих приверженцев приступило к положительному исполнению этого высшего нравственного закона в виде системы церковных покаяний, развившейся очень рано, по крайней мере в некоторых аспектах. Церковь возложила на своих членов прямую ответственность за их действия, которые государство не принимало во внимание. Что бы ни говорили о системе покаяний в последующие века, нет никаких сомнений, что в первые времена она была эффективнейшим моральным наставником.
В-третьих, христианство учило, что сознательные отношения, установленные между человеком и Богом в этой жизни, определят его судьбу за гробом и что, следовательно, правильный нравственный характер как необходимый продукт этих отношений, как неизбежный плод и проверка гармонии человеческой воли с божественной, имеют серьезную важность. Неправильная и безнравственная жизнь разрушат эту гармонию между Богом и человеком, от которой зависит его вечное блаженство. Я сомневаюсь, что раннее христианство где-либо сформулировало это учение в таких словах, но если утверждение имело более конкретную форму, то этический смысл и влияние были именно такими, как мы указали
[43].
