– Чего? – мой голос надтреснут.
– Правды, – отвечает Чертков.
Он заставляет меня открыть глаза. Сам поднимает веки. Мягко, нежно, осторожно. Однако очень настойчиво. И это его движение пробуждает неприятную ассоциацию, память о Маврине.
Тот ублюдок тоже хотел, чтобы я смотрела, чтобы я все видела.
А сейчас – зачем это?
Я постепенно привыкаю к яркому свету. Ослепительное пятно сосредоточено в самом центре, а по бокам угадываются смутные очертания мебели. Стол, стулья.
Почему все это кажется мне настолько знакомым? Почему меня сотрясает дикий озноб?
Кажется, мое тело отзывается гораздо быстрее, чем мое сознание.
Я обращаю внимание на достаточно большую кучу тряпья. Грязная одежда? Вещи, приготовленные на выброс? Кто и зачем расположил их в центре…
Господи.
Оно движется.
Там внутри что-то есть, да?
– Что там? – тихо спрашиваю я.
– Разве ты не помнишь?
Я не узнаю голос Черткова.
Дергаюсь.
Я хочу обернуться, отвернуться от экрана и поймать такой знакомый взгляд, утонуть в этих синих, пронзительных глазах, раствориться и обрести вечный покой.
Я хочу убедиться, что он это действительно он.
Только мне не позволяют.
Крупные ладони крепко держат голову, сдавливают, теперь уже до боли, не позволяют шевельнуться.
– Там человек! – с ужасом восклицаю я.
– Да.
Такое короткое слово, а мне кажется, будто на меня опускается гранитная плита.
Раздается звук открываемой двери. Тяжелые мужские шаги перемежаются с цокотом каблуков.
Мое сердце бешено бьется у самого горла, будто готово выскочить наружу в любой момент.
На экране появляется мужчина. Я не могу его рассмотреть. Его лицо расплывается у меня перед глазами. Он отбрасывает тряпки в сторону, сгребает куда подальше и встряхивает лежащего на полу человека.
Ощущение, как будто мои глаза режут бритвой. Жуткая, нестерпимая боль буквально скручивает пополам, обдает череп и выжигает все мысли, сжигает дотла.
– Катя?
Этот удивленный шепот выворачивает все мое существо наизнанку.
– Я не понимаю.
От этого голоса кровь стынет в жилах.
Голос из прошлого. Голос, который я успела забыть. Голос, который бесконечно долго преследовал меня в кошмарах, в наркотических галлюцинациях, не давал мне покоя ни на миг.
– Правда?
Только теперь я замечаю на экране себя, слышу и свой голос.
– Зачем? Я…
Он продолжает рвать мою душу на куски.
– Это была шутка. Игра. Разве ты не понял?
Я действительно вижу себя. Но не узнаю. Лицо чужое. Будто маска. На нем живут только глаза и губы.
– Ты сказала, мы будем вместе. Снова и навсегда.
Этот дьявольский, сатанинский смех в ответ.
Это не могу быть я.
Не могу, не могу.
Мое сердце стрекочет с яростной, дикой силой. Пускается галопом. Еще немного – и правда вырвется наружу.
Мгновение – я уже не здесь. Я там. По ту сторону экрана. На темной стороне.
– Я солгала.
– Катя…
– Ты меня совсем не знаешь.
– Катя…
– Какой ты жалкий!
Сколько я звала тебя, сколько умоляла. Только за тебя и держалась. За мысли о тебе, за наши мечты.
А ты… ты предал все.
Ты бросил меня. Оставил диким животным. Позволил всему этому произойти, заманил и покрывал этих безумных, больных гадов.
– Катя, я же люблю тебя.
Ложь.
Мерзкая, наглая ложь.
Я не чувствую ни тени искренности.
– Что с ним делать? – спрашивает брат.
– Убей. Пусть уже сдохнет и не мучается.
– Катя, ты не можешь. Это не ты.
Я склоняюсь над ним.
– Глупый.
Я целую его прямо в губы. Дико, страстно, жадно. Я хочу, чтобы он почувствовал хоть часть моей боли. Я хочу, чтобы он понял. Попробовал на вкус весь мой ужас.
Я оставляю на его лице багровый след. Я сожалею лишь о том, что пока не могу причинить ему боль. Лично. Самостоятельно. Но я отчаянно жажду провести его сквозь самое пекло, сквозь свой ад.
– Это именно я.
Я отступаю, усаживаюсь в кресло, забрасываю ногу на ногу, слегка поигрываю туфелькой, небрежным жестом поправляю чересчур короткое синее платье.
Он умоляет, а я улыбаюсь.
Никто не узнает, что мое сердце разорвано на куски. Разодрано на части, сожрано бешеными зверями.
Я вижу нож в руках брата.
Часть меня понимает, что можно все прекратить, остановить в любой момент. Но эта часть абсолютно бессильна.
Я заставлю их страдать. Всех их. Я должна.
– Не спеши.
Брат кивает.
Он все сделает для меня. Единственный человек на свете, которому я могу целиком и полностью доверять.
Я смотрю на эту экзекуцию и возвращаюсь назад. Туда, где меня долго и методично насиловали, заставляли смотреть в зеркала.
– Катя… Катя…
Дикие хрипы и вопли не пробуждают во мне ни капли жалости. Не ощущаю раскаяния. Я будто под кайфом.
Эмоции отмирают.
Моя душа атрофировалась. Погибла. Исчезла, испарилась. От нее не осталось ни единого следа.
Я ничего не чувствую.
Пустота.
Я поднимаюсь, включаю музыку.
Наша песня.
Сколько всего происходило под нее. Первые поцелуи. Первые объятья. Я впервые осознала, что действительно люблю.
Я жду, откликнется ли хоть что-нибудь внутри, отзовется ли. Я надеюсь на чудо. Я будто хочу, чтобы меня остановили, чтобы заставили прекратить этот кошмар.
– Продолжай.
Ничего не меняется, а значит, нет смысла ждать.
Я возвращаюсь обратно. Я ничего не делаю, чтобы помочь. Просто наблюдаю. Очень внимательно. Я желаю запомнить, запечатлеть каждое мгновение, каждый фрагмент. Вырезать все это в памяти. Навечно.
Я не испытываю наслаждения, не упиваюсь садистским действом. Я воспринимаю пытку, будто сквозь пелену.
Багровые всполохи застилают мои глаза. Крики оглушают.
Наверное, я чудовище. Это никак не оправдать. Но иначе я не могу.
