Я никого не подпускал близко. Рефлекс. Я не тратил энергию на бесполезное общение. А Маврин все лез и лез, надеялся подобраться ближе.
Он тоже увлекался программированием. Что и пробовал регулярно обсуждать, вроде как нашел точку соприкосновения, общую тему для беседы. Но его успехи казались детскими шалостями. Даже тогда, будучи подростком, я легко бы его уделал.
– Мой компьютер нельзя взломать, – как-то сказал Маврин. – Система безопасности надежнее, чем в Пентагоне.
Я ни разу не пытался взломать Пентагон, но его компьютер вскрыл за час.
Сейчас я бы хотел вскрыть совсем не компьютер.
– Почему ты такой, – тихо произносит Князева, слабо улыбается. – Почему?
– Какой?
– Живой.
Она вжимается в меня, сотрясается в рыданиях. Стонет. Глухо, сдавленно. Она не знает, что роняет слезы на камень.
– Ты настоящий.
– Разве?
– Ты дикий. Безумный. Просто псих. Ненормальный. Ты как оголенный провод. И ты… ты единственный человек, рядом с которым я могу чувствовать.
– Детка.
Она не дает мне договорить. Кладет ладонь на пояс, расстегивает брюки.
Это не самый подходящий момент, но я не стану спорить.
Ее губы касаются груди. Порхают нежно и легко, а впечатление такое, будто по солнечному сплетению топчутся железными каблуками.
– Нет.
Неужели я действительно отказываюсь?
Ее дыхание обжигает живот. Кровь мигом приливает к паху, пульсирует внутри мощными толчками.
– Хватит.
Я поднимаюсь и ухожу.
Мне нужен холодный душ. Ледяной. Немедленно.
Я захожу в ванную комнату, запираю дверь, подхожу к раковине, открываю кран, бросаю взгляд на зеркало и застываю.
Может, показалось?
Я с недоверием вглядываюсь в собственное отражение.
Вот от чего все расплывается. Вот откуда резь в глазах.
Бл…дь.
Я в слезах. Не в ее. В своих. Гребаный придурок. Идиот. Слабак. Жалкое зрелище. Я посмешище.
Еще и сбежал.
Но что мне делать? Что?!
Завалить ее на спину. Оттрахать. Вонзиться в мягкое, податливое тело. Врезаться. Разодрать на куски. Дать ей все то, чего она столь сильно жаждет.
Я не могу.
Я опять становлюсь тем мальчишкой, которого похоронил.
Я последний раз плакал, когда был им.
– Посмотри запись, – говорит Маврин. – Ты все поймешь. Здесь ответы.
Он протягивает мне кассету.
– Эй, я думал, речь о брате.
– Посмотри.
Тонированное стекло поднимается, авто резко стартует с места.
Брат пропал без вести. Сразу после выпускного. Милиция бездействует.
Очень скоро я узнаю, что к чему. Но только всей правды не увижу.
Я полагал, Князевы убирали лишних свидетелей, а они казнили виновных, уничтожали ублюдков, которых я бы и сам уничтожил.
Маврин погиб сам. Без посторонней помощи.
Или нет? Такие мрази не умирают случайно. Им необходимо помогать, провожать на тот свет с особыми почестями.
Я должен во всем разобраться. Проверить, уточнить, выяснить детали.
А пока – не время размышлять.
Я возвращаюсь к той, ради которой мое сердце качает кровь.
Она сидит на полу. Плечи сгорблены, нервно подрагивают. Она вертит шприц в руках, проверяет иглу.
Я наблюдаю.
Она взвывает. Выпускает жидкость. В пространство, в воздух. Вены целы. Остальное – не очень.
– Правильно. Там был не героин. Обычные витамины.
Я подхожу к ней, подхватываю на руки, отношу в спальню, опускаю на кровать. Как драгоценную ношу. Бережно, осторожно.
– Я хочу тебя, – бормочет она. – Хочу. Пожалуйста.
– Я тоже хочу.
– Хочу забыть.
Если бы это было так легко.
Я готов взвыть от злобы, от безысходности, которая разом затапливает все мое сознание.
Разве можно в один момент вычеркнуть из памяти все происшедшее? Годы ненависти, планы мести. Схемы, что так старательно и кропотливо разрабатывал, методично приближая возмездие.
Разве можно оставить позади все, что не давало покоя на протяжении стольких лет? Взять и начать историю заново, вырвать тысячи страниц, искромсать их, разорвать в клочья, написать нечто совершенно новое, изменить почерк.
Я не сумею отпустить прошлое, ведь это все равно что выдрать собственный позвоночник, переломить хребет и надеяться, будто однажды изувеченные кости срастутся самым чудесным образом.
Но я смогу сделать вид, что отпустил. Притворится. Поверить. Хотя бы на одну ночь, на очередную короткую ночь…
Я смогу снова стать человеком. Простым, обычным, заурядным. Не одержимым фанатиком. Не психопатом. Не монстром. Я смогу создать иллюзию и пропитаться ею насквозь.
Ею. Кем именно? Князевой.
Я понимаю, насколько сильно истосковался по ней, только когда начинаю покрывать ее тело поцелуями. Прикасаюсь губами к гладкой, прохладной коже. Согреваю, опаляю своим жаром.
Все это время она была совсем близко, постоянно рядом. Но не так, как сейчас. Прежде я держал ее на расстоянии. За чертой.
Она всегда оставалась моим гребаным искушением. Я желал увидеть ее слезы, ее боль, ее агонию. Я желал, чтобы она орала от отчаяния, молила о пощаде и звала на помощь. Я добился своего, но это не принесло радости. И я как последний кретин отказывался признавать очевидно. Стоны страсти, вырывающиеся из ее груди, доставляют мне гораздо больше удовольствия чем крики боли и проклятья.
– Пожалуйста, – прерывисто шепчет она.
– Что?
– Прошу.
Я смотрю в ее глаза. Огромные, черные. Подернутые дымкой, затуманенные.
– Если хочешь, – она запинается. – Можешь взять меня… туда.
– Куда?
– Сзади.
– С чего ты взяла, что мне вообще такое нравится?
– Ты сам сказал.
– Теперь это не важно.
– Не надо меня жалеть.
– Это не жалость.
– А что тогда?
– Ничего.
Я действительно не знаю, что ей ответить.
– Теперь ничего не важно.
Склоняю голову, утыкаюсь лбом в ее живот.
Я опять превращаюсь в сопляка. В жалкого слюнтяя, который не способен совладать с самим собой, не властен над собственными эмоциями.
